Том 5. Одинокому везде пустыня

Но никто не был принят. Даже господин Хаджибек. Даже доктор Франсуа и его жена Клодин. Весть об этом разнеслась по всей Тунизии, как ветер, и слава Марии стала еще ярче, еще весомее. Все поняли: кумир проявляет характер, – и это многим понравилось. А если кумир начнет со всеми подряд пить чай, какой же это кумир? Те, кто не получил аудиенцию у Марии, отнеслись к своему фиаско с добродушной понятливостью покорных подданных новой властительницы общества. И полудикие, и цивилизованные народы с одинаковой готовностью и слепою верой создают себе кумиров, зачастую в мгновение ока и иногда надолго.

А бедная Мария сидела, как в осаде, за наглухо закрытыми ставнями виллы господина Хаджибека и понятия не имела, что теперь каждый ее шаг, каждый жест на виду и может быть истолкован самым причудливым образом, теперь многое для нее переменилось в этом мире, во всяком случае в Тунизии, а это хоть и клочок земного шара, но тоже не шутка!

Хадижа и Фатима с детьми были допущены к Марие, но старались не докучать ей своим присутствием. Да и, правду сказать, мальчики не умиляли Марию, как бывало, не радовали ее, даже когда они лопотали с ней по-русски. Что с большими, что с малыми Марие было одинаково тошно.

Одна Николь оказалась на высоте житейской мудрости. Она не приехала. И позвонила лишь на второй день, вечером. Марие доложили, что звонит мадам губернаторша, и она сделала для нее исключение, подошла к телефону.

– Ты извини, лапонька, – начала Николь обычной своей скороговоркой, – но я никак не смогу к тебе приехать.

Мария промолчала.

– Да, ты уж меня прости, – продолжала Николь, – не смогу приехать. Тем более, я живо представляю, как мы все тебе сейчас нужны, – ха-ха-ха! После такой встряски! Как корове седло! Ха-ха-ха! Мой совет: хлопни фужер коньяку и ложись баиньки. Пока! – И Николь положила трубку.

Мария была этому рада, вернее, почти рада, потому что на самом деле ей было все равно. На секунду она задумалась о предложении Николь насчет коньяка – нет, и коньяка не хотелось. Ей не хотелось ничего: ни утра, ни вечера, ни дня, ни ночи, ни людей, ни ветра, ни солнца – ничего! В этом и была ее болезнь: в тяжелой апатии, вдруг охватившей ее сразу после суда над туарегами. Она даже помнит этот миг, как будто завеса упала между ней и остальным миром. Хадижа и Фатима вывели ее тайным ходом со двора мечети – один из адилей не только указал путь по свободному от толпы склону, но и услужливо проводил до стоявшего в укромном местечке под горой их автомобиля. И вот как только все они уселись в автомобиле и водитель бербер в красной феске тронул машину в путь, тут и познала Мария никогда еще не бывавшее с ней ощущение полной прострации и чувство глубочайшего безразличия ко всему на свете. В какие-то моменты ее душа как бы самовольно отделялась от тела, и она, Мария, могла взирать на себя со стороны, как на чужую, совершенно постороннюю женщину. И это ощущение было ужасно, от него становилось нестерпимо холодно внутри и хотелось вырваться из машины, от сжимающих ее с двух сторон Хадижи и Фатимы, вырваться и бежать куда глаза глядят, бежать от самой себя. «Как души смотрят с высоты на ими брошенное тело», – вспыхнула в сознании и погасла тютчевская строка. Во всей ее жизни русская литература, русская песня, русская музыка играли такую большую роль, что, можно сказать без всякого преувеличения, были как бы частью не только ее жизни, но и ее самой, частью личности; душа ее как бы проросла струнами огромной всенародной души, созданной усилиями сотен отмеченных Богом музыкантов, поэтов, писателей, певцов, как специально подготовленных для своего поприща, так и самородков.

Машина плавно катила по узкому шоссе. В связи с только что происшедшим судом над туарегами дорога, по которой было ближе всего до виллы господина Хаджибека, оказалась забита ликующим народом, и пришлось свернуть в объезд, сделать крюк километров в пятнадцать. Тут-то Мария и уснула, угрелась между своими арабскими сестричками и внезапно уснула. Потом доктор Франсуа сказал ей, что так бывает в стрессовых ситуациях, что это нормальный ход вещей. Но это потом, а пока она сладко спала, приклонив голову к плечу Фатимы, и ей снился самый лучший сон в ее жизни…