Том 5. Одинокому везде пустыня

– Мне только съездить на кладбище, проститься с Андреем Сидоровичем, да отдать платок бабе Нюсе – он у нее один, а зимой под нашей драной крышей такая холодрыга, что ой-ё-ёй! – сказала Ульяна.

– Поехали. И я с тобой, – с готовностью предложила Мария.

Новое кладбище Бьянкура поразило воображение Марии казенной тупостью, скудостью и бессердечием, которые в данном случае соединились воедино как-то особенно причудливо и изощренно. Могилка к могилке, холмик к холмику были подогнаны здесь вплотную. По всей территории обширного косогора, на котором размещалось кладбище, стояли над могилками одинаковые, сваренные из кусков железных труб православные кресты, выкрашенные почему-то ядовито-ультрамариновой краской. На фоне серого неба эти кресты с черными номерами на поперечных перекладинах вместо имен и фамилий выглядели как-то особенно вымороченно, наверное, душу брала оторопь еще и от того, что крестов было очень много – сотни, и они поднимались по косогору шеренга за шеренгой.

Потом Мария узнала как-то случайно, что года через полтора после Андрея Сидоровича Калюжного здесь же был похоронен один из ее любимых поэтов Владислав Фелицианович Ходасевич. На этом обезличенном и обесчеловеченном кладбище похоронен и человек, написавший: «Я, я, я – какое нелепое слово. Разве мама любила такого – желто-серого, полуседого и всезнающего, как змея».

– И кто же это придумал? – после долгой паузы, обведя кладбище рукой, спросила Улю Мария.

– Наверное, муниципалитет Бьянкура, кто же еще? Спасибо, что разрешают хоронить наших даром. А через пять лет всех выроют и в общую могилу – такой закон. Так что мне надо заработать денежек в твоей Тунизии, купить Сидорычу постоянное место и, как говорит баба Нюся, переховать его.

– Заработаешь, – сказала Мария, – не сомневайся. – И, глядя на жуткий лес ультрамариновых крестов, возносящихся по серому косогору к серому небу, она вдруг подумала о Михаиле, даже и не подумала, а почувствовала его всем сердцем – остро, пронзительно, до боли в груди. «Николь обещала еще раз выпросить Михаила на яхту, командир училища приятель ее Шарля. Дай Бог!»

Потом они поехали возвращать пуховый платок бабе Нюсе. Застали ее моющей лестницу в подъезде. Платок вернули. Мария принялась уговаривать бабу Нюсю взять в подарок «немножко денежек». Старуха отказывалась наотрез. И тогда вступила Ульяна.

– Баба Нюся, возьми от моей сестры Марии и от меня. Хотя Мария и сестра, но я обещаю, что отработаю и отдам ей эти деньги. Так ты согласна?

– Ой, дивоньки, шож вы со мною робите! Сроду в жизни не знала я копейки дармовой! – На синие глаза бабы Нюси под соболиными бровями вразлет навернулись слезы, лицо ее помолодело, разгладилось, пошло румянцем и вдруг проступило, как на проявляющейся фотографии, ее прежнее молодое лицо, и стало ясно видно, какая она была красавица. – Ой, стыдоба! Заругае мени дид Леха, – сдаваясь, пробормотала баба Нюся.

– Баба Нюся, бери, я за тебя отдам. Клянусь! – Ульяна широко перекрестилась.

Мария сунула в мокрые руки бабы Нюси пачку денег. Сестры расцеловали старуху, бросились к машине и были таковы.

Баба Нюся, не считая, сунула деньги в карман передника, подождала, пока машина названых сестричек скрылась из виду, и пошла домывать лестницу в подъезде. Ей даже и в голову не пришло, что денег дала ей Мария столько, что их хватило бы даже на покупку собственного домика.

Вечером этого же дня Николь, Мария и Ульяна выехали первым классом скорого поезда «Париж – Марсель». Николь расположилась в одноместном купе, а Мария и Ульяна в двухместном. Оба купе соединялись раздвижной дверью, которую можно было открывать или закрывать по желанию.

– Хорошая женщина Николь – наша! – под стук колес сказала Ульяна, когда они легли спать и погасили свет. – А я везучая – не дали вы мне пропасть, а то бы уже окочурилась!

– Ну, и слава богу! Теперь приедем в Тунизию, будешь со мной работать и еще протянешь сто лет! – сладко, заразительно зевнув, проговорила Мария.

– Поживем – увидим! – откликнулась в темноте Ульяна.

– А мне твоя баба Нюся понравилась.

– Еще бы. Баба Нюся святая. У нее муж – дед Леха, пьяница, моему был пара, и оба сыночка без царя в голове, да еще попивают, так что она одна среди трех трутней-мужиков крутится. Ты сколько дала ей денег?

Мария назвала сумму в десять раз меньше той подлинной, что сунула в мокрые руки бабы Нюси.

– Пропьют, – вздохнула Уля, – черти полосатые!

– А тебе, Улька, хочется в Африку?

– Честно?

– Ну, а как еще?

– Если честно, мне всегда в нее хотелось, еще как ты уехала. А ты на конях скачешь?

– Скачу.

– Меня научишь?

– В два счета.

– Тогда спокойной ночи.