Том 5. Пьесы 1867-1870

Глумова. Уж извините, извините его. Молод еще.

Мамаева. Да в чем же мне его извинить? Чем он передо мною виноват?

Глумова. Ну, знаете ли, ведь, может быть, в первый раз в жизни видит такую красавицу женщину; где ж ему было! Она к нему ласкова, снисходительна… конечно, по-родственному… Голова-то горячая, поневоле с ума сойдешь.

Мамаева( задумчиво). Он очень мил, очень мил!

Глумова. Оно, конечно, его расположение родственное… А ведь как хотите… близость-то такой очаровательной женщины в молодые его года… ведь ночи не спит, придет от вас, мечется, мечется…

Мамаева. Он к вам доверчив, он от вас своих чувств не скрывает?

Глумова. Грех бы ему было. Да ведь чувства-то его детские.

Мамаева. Ну, конечно, детские… Ему еще во всем нужны руководители. Под руководством умной женщины он со временем… да, он может…

Глумова. Поруководите его! Ему это для жизни очень нужно будет. Вы такая добрая…

Мамаева( смеется). Да, да, добрая. Но ведь это, вы знаете, ведь это опасно; можно и самой… увлечься.

Глумова. Вы, право, такая добрая.

Мамаева. Вы, я вижу, очень его любите.

Глумова. Один, как не любить!

Мамаева( томно). Так давайте его любить вместе.

Глумова. Вы меня заставите завидовать сыну. Да, именно он себе счастье нашел в вашем семействе. Однако мне и домой пора. Не сердитесь на меня за мою болтовню… А беда, если сын узнает, уж вы меня не выдайте. Иногда и стыдно ему, что у меня ума-то мало, иногда бы и надо ему сказать: какие вы, маменька, глупости делаете, а ведь не скажет. Он этого слова избегает из почтения к родительнице. А уж я бы ему простила, только бы вперед от глупостей остерегал. Прощайте, Клеопатра Львовна!

Мамаева( обнимает ее). Прощайте, душа моя, Глафира Климовна! На днях я к вам, мы с вами еще потолкуем о Жорже. ( Провожает ее до двери.)

Явление пятое

Мамаева, потом Глумов.

Мамаева. Какая болтушка! Ну, если б услыхал ее сын, не сказал бы ей спасибо. Он так горд, подходит ко мне с такой холодною почтительностью, а дома вон что делает. Значит, я могу еще внушить молодому человеку истинную страсть. Так и должно быть. В последнее время, конечно, очень был чувствителен недостаток в обожателях; но ведь это оттого, что окружающие меня люди отжили и износились. Ну, вот, наконец-то. А, мой милый! Теперь я буду смотреть за тобой. Как он ни робок, но истинная страсть должна же прорываться. Это очень интересно наблюдать, когда вперед знаешь, что человек влюблен в тебя.

Входит Глумов, кланяется и останавливается в почтительной позе.

Подите, подите сюда.

Глумов робко подходит.

Что же вы стоите? Разве племянники ведут себя так?

Глумов( целует ей руку). Здравствуйте, Клеопатра Львовна, с добрым утром.

Мамаева. Браво! Как это вы осмелились наконец, я удивляюсь!

Глумов. Я очень робок.

Мамаева. Будьте развязнее! Чего вы боитесь? Я такой же человек, как и все. Будьте доверчивее, откровенней со мной, поверяйте мне свои сердечные тайны! Не забывайте. что я ваша тетка.

Глумов. Я был бы откровеннее с вами, если бы…

Мамаева. Если б что?

Глумов. Если б вы были старуха.

Мамаева. Что за вздор такой! Я совсем не хочу быть старухой.

Глумов. И я тоже не желаю. Дай вам бог цвести как можно долее. Я говорю только, что мне тогда было бы не так робко, мне было бы свободнее.

Мамаева. Отчего же? Садитесь сейчас ко мне ближе и рассказывайте все откровенно, отчего вам было бы свободнее, если б я была старухой.

Глумов( берет стул и садится подле нее). У молодой женщины есть свои дела, свои интересы; когда же ей заботиться о бедных родственниках! А у старухи только и дела.

Мамаева. Отчего ж молодая не может заботиться о родных?

Глумов. Может, но ее совестно просить об этом; совестно надоедать. У ней на уме веселье, забавы, развлечения, а тут скучное лицо племянника, просьбы, вечное нытье. А для старухи это было бы даже удовольствием; она бы ездила по Москве, хлопотала. Это было. бы для нее, и занятие от скуки, и доброе дело, которым она после могла бы похвастаться.

Мамаева. Ну, если б я была старуха, о чем бы вы меня попросили?

Глумов. Да. если б вы были; а ведь вы не старуха, а напротив, очень молодая женщина. Вы меня ловите.

Мамаева. Все равно, все равно, говорите!

Глумов. Нет, не все равно. Вот, например, я знаю, что вам стоит сказать только одно слово Ивану Иванычу, и у меня будет очень хорошее место.

Мамаева. Да, я думаю, что довольно будет одного моего слова.

Глумов. Но я все-таки не буду беспокоить вас этой просьбой.

Мамаева. Почему же?

Глумов. Потому, что это было бы насилие. Он так вами очарован.

Мамаева. Вы думаете?

Глумов. Я знаю наверное.

Мамаева. Какой вы всеведущий. Ну, а я?

Глумов. Уж это ваше дело.