Том 5. Покушение на миражи: [роман]. Повести

Читатели библиотеки далекого Онохая открыто признаются, что растерялись, не могут разобраться в сложности судеб героев, и просят автора разъяснений и подсказки.

Тендряков неоднократно говорил, что «искусство — это синтез художника и зрителя, писателя и читателя». Мечта автора о включенности читателя в раздумья над жизнью осуществляется.

Строители гидростанции на Нуреке учредили свою премию «За выдающиеся произведения советской литературы». Повесть «Затмение» в 1977 г. удостоилась «Рабочей премии Нурека».

«Повесть я ориентировал не на рабочую аудиторию. Случилось самое прекрасное для меня, как писателя: „Затмение“ приняли близко к сердцу проходчики, монтажники, взрывники Нурека. Тема женской жертвенности вызвала здесь настоящую дискуссию. „Мою“ Майю, оказывается, видели в Нуреке. Взрывник Валерий Шипулин вдруг открыл в характере моего главного героя Павла Крохалева душевный „жирок“». (Коме, правда, 1977, 22 дек.).

Повесть «Затмение» многократно переиздавалась в СССР и была переведена в Венгрии, ГДР и ФРГ.

Текст печатается по сб. «Расплата», М., «Сов. пис.», 1982.

Расплата.

Впервые в журн. «Новый мир», 1979, № 3.

«Один из моих очень близких знакомых, медик по профессии, однажды рассказал мне, что по просьбе следственных органов ему пришлось освидетельствовать мальчика, убившего своего отца. Он должен был решить, вменяем этот мальчик или невменяем. Факт поразил меня. Думаю, что он поразил бы любого и каждого. Прошло время. Я помнил об этом случае, но он оставался у меня где-то в стороне. А потом неожиданно сам собой пришел ко мне снова. Я вновь встретился со своим знакомым и потребовал, чтоб он рассказал мне все подробности. „Я тебе рассказал все, что знал, — ответил он мне. — Но если тебе нужно, позвоню следователю“. Ответ следователя поразил меня еще больше: „Мальчик убил отца? Это когда? У меня ведь таких случаев очень много“» (Тендряков В. Выступление в пед. ин-те им. В. И. Ленина, 1982).

Жизненный импульс становится предметом всестороннего писательского исследования и превращается в повесть о коллективной ответственности всех за каждого. Частный случай вырастает до широкого обобщения, конкретность реальной жизни поднимается Тендряковым до уровня «вечных» вопросов, которые, по мнению автора, каждым «новым» временем решаются заново. Сын убил отца — «не эпизод уголовной хроники, а так же, как и в произведениях мировой классики, повод для возникновения напряженно-философского спора» (Эльяшевич Арк. Горизонтали и вертикали. Л., Сов. пис., 1984).

У писателя на рабочем столе всегда находилось несколько начатых вещей. Над одними он работал, другие «дозревали», ждали своего часа. Его творческой манере не была свойственна документальность, подробность факта, он не занимался специальным сбором материалов к своим вещам, не работал в архивах, реальные прототипы героев редки. Редко прибегал он к документу или к «фотографиям с натуры». Образная память и творческое воображение — основные инструменты Тендрякова-писателя.

«Я никогда заранее не знаю конфликты. Я их ищу. А когда нахожу, то пытаюсь для себя разобраться. Иногда конфликт ведет к нехитрому выводу. Я его специально не вставляю в повесть. Иногда моих сил не хватает. Тогда я останавливаюсь и призываю читателей дорешить этот конфликт вместе со мной… В этой многообразной, противоречивой жизни нельзя жить по трафарету. Жизнь порой опрокидывает даже такие безусловно нравственные правила как „Не убий“… Наука бессильна обучить умению жить в обществе, а искусство — да, может, в том числе и литература, которая постоянно ищет путей нравственного воспитания… Я не пророк, давайте думать вместе» (Тендряков В. Читательская конференция, 1979, архив пис.).

«Расплата» продолжает форму повести-диспута, своим «открытым» финалом призывая читателя к ответу на поставленные писателем вопросы.

По стечению обстоятельств почти одновременно с повестью в прессе появились документальные очерки, в которых рассказывалось о подобных же трагедиях. Писатель разглядел что-то существенное, тревожное, деформированное в жизни общества.

«Тендряков ведь не только человек взыскующей совести и справедливости, он и один из самых честных и отлично знающих жизнь современных прозаиков. И причудливое, далеко не всегда гармоническое сплетение „апостольства“ и „обличения“ сказывается, как водяной знак его личности, в любой повести» (Бочаров А. Бесконечность поиска. М., Сов. пис., 1982).

Критики, признавая общественную значимость повести, расходились в оценках ее художественных особенностей.

«Жанр колеблется между умозрительным философским назиданием и бытовой драмой. И все же груз реальных жизненных проблем оказывается тяжелее» (Яхонтов А. На пути к истине. — Лит. Россия, 1979, 14 сент.).

«Конфликт „Расплаты“ не приобретает по ходу повести качественного развития, и после многократных повторений одной и той же позиции, как в шахматной игре, следует ничья. Все виноваты — никто не виноват…» (Новиков Вл. Уча — учимся. — Лит. обозр., 1981, № 7).