Том 5. Приношение современному монашеству

«Однажды, — продолжает повествовать святой Иоанн Лествичник, — когда я сидел за трапезою близ великого этого настоятеля, он приклонил святые уста свои к моему уху и сказал: "Хочешь ли, чтоб я показал тебе действие Божественного разума в муже глубокой старости?" Я просил его об этом. Преподобный вызвал сидевшего за вторым столом инока Лаврентия, который провел в той обители около сорока восьми лет и был вторым соборным иеромонахом. Он подошел к игумену и, поклонившись ему до земли, принял от него благословение. Но когда Лаврентий встал от поклонения, — игумен не сказал ему ничего, а оставил стоять пред трапезою. Обед только что начинался, и Лаврентий не успел еще нисколько вкусить пищи. Так стоял он с час, или более. Мне сделалось даже стыдно взглянуть на этого подвижника, который был весь сед и вступил уже в восьмидесятый год своей жизни. Он простоял таким образом до окончания обеда. Когда мы встали из-за стола, Преподобный сделал ему некоторое поручение. — Я не упустил выведать у Лаврентия, что помышлял он, стоя пред трапезою? Он отвечал: "Облекши пастыря во образ Христа, я признал, что нахожусь в повиновении у Бога, а не у человека. И потому, отец Иоанн, я стоял не пред трапезою человеческою, а пред жертвенником Божиим и молился Богу. Никакого лукавого помышления не составилось во мне против пастыря по причине моей веры и любви к нему, как некто сказал: любы не мыслит зла [881]. Знай, отец, и то, что демон не овладевает ни на час тем, кто предаст себя произвольно простоте и незлобию"» [882].

«Македоний, перводиакон обители, муж, прилежно работавший Господу, однажды за два дня до святого Богоявления {стр. 198} попросил у пастыря позволения сходить в Александрию по некоторой своей надобности, обещая, впрочем, скоро возвратиться из города, чтоб принять участие в совершении празднества. Ненавистник добра, диавол, устроил препятствие перводиакону, и Македоний не поспел в обитель на святой праздник по приказанию, полученному от настоятеля при отпуске своем. Он пришел чрез день после праздника. Пастырь отлучил его от священнослужения и назначил проходить низшие послушания с новоначальными. Перводиакон, этот ревностный служитель терпения и долготерпения, принял определение отца с таким благодушием, как бы подвергался наказанию кто другой, а не он. Македоний провел сорок дней в таком уничижении; по истечении этого срока премудрый пастырь возвратил к служению диакона. Пробыв один день в этом служении, перводиакон начал умолять пастыря, чтоб снова дозволено ему было пребывать в уничижении и в занятиях новоначальных послушников. «Я, — говорил он, — сделал в городе непростительный грех». Преподобный, поняв, что перводиакон выражается приточно и ищет этого для того, чтоб усовершиться в смирении, исполнил его благое желание. Представилось удивительное зрелище! старец, украшенный почтенными сединами, пребывал в числе новоначальных и искренно просил всех молиться за него. «Я, — говорил он, — впал в блуд преслушания. Но мне, грешному, великий этот Македоний открыл причину, по которой он произвольно устремился к такому смиренному положению». «Никогда, — сказал он, — я не чувствовал такого облегчения от внутренней борьбы и не видел в себе сладостного Божественного света, как ныне». «Несвойственно, — прибавил он, — и даже, как утверждают некоторые, невозможно падать Ангелам; человекам свойственно падать, и скорее восставать, сколько бы раз ни случилось пасть; принадлежность одних бесов — пребывание в падении по падении» [883].