Том 5. Произведения разных лет

Работа сознания с цветом дает самостоятельные конструкции — пространственного ощущения его необъят<н> ой меры и величия; цвет свободный, без примеси вещественности, есть красота его чистая.

Красота цвета омрачается предметностью, также буква оскверняется словом, знаком вещи в поэзии.

Уже не раз были попытки провести лозунг буква для буквы, краска для краски, звук для звука.

Но все усилия остались тщетны.

И самые <сильные> из сильных вождей пали под тяжестью предметного багажа земли.

Красивое лицо земли, одетое в прекрасные украшения, увлекл<о> сознание своей тайной загадкой.

Не знаю, была ли то загадка на самом деле или же ее сделали тайной.

Нет на земле тайн! Ибо <, мне кажется,> тайна хранится за пределами сознания.

Но думаю, что тайна это часть, которую сознание не успело проглотить.

Сознание самый <большой> из больших сосков, которыми питается и увеличивается разум.

Меня очень интересует тот момент, когда разум поглотит все, увеличит себя наравне с миром. Предполагаю, что этот момент будет достижением его царства и что все распылится³ и будет двигаться не примитивным образом, как теперь, а более устойчивы<м> и разумны<м>.

Земля — красивое лицо, каждое ее украшение сделали тайной, или, иначе сказать, создали себе кумир и поклоняются. Язычество.

Но должно быть нечто другое, какое-то Христианство, но не новый Бог. И то, что сотворю, не есть святыня; где есть святыня, нет движения.

До сей поры — святыня земли и ее украшения. Поэты и художники связаны ею.

Одни молятся и преклоняются, другие дерзают в глубине ее алтаря.

Картины и поэзия есть молитвы их перед лицом ее красоты.

Картины, поэзия и звуки композитора — молитвы к земле, моление об открытии уст ее.

Но она немая, так как языка ее не могут понять.

Отсюда плач поэтов, вопли и стоны, признание своего бессилия, бессильное шептание бесконечной вереницы слов вещей, бесконечные ряды картин предметов.

Все усилия нежных перепевов и грубых заявлений расшибались о немые губы земли.

Создавали богатырей ббльших, чем сами, или думали победить уста.

Но Богатыри распылялись так же, как и их молитвы.

Так распылялось и распыляется сознание и Разум на мелкие нити <, привязанные> к вещам, ум их привязан к вещи.

Вся энергия художников уходила в землю и в вещи; вместо того, чтобы уходить из н<их, она> всасывалась как вода в губку.

В творчестве техники: сила земли уходит в творчество вещей, путь которых <уходит> за горизонт ее тела… — земля распыляется.

Здесь нет обмана, здесь действительность.

В первом же случае воображение, миф.

Техника в своем творчестве уходит вперед, неустанно выбрасывая вещи, и увеличивает жизнь.

Творчество Художников уходит или назад, или же идет по пятам созданных техникой вещей; повторяя формы вещей, стилизуя ли или просто передавая, <художники> делают копии ненужного груза.

Нужно поставить себе раз навсегда взгляд, что искусство прошлого не служит нам божеством и что ни в коем случае нельзя пользоваться им целиком; можно взять знания как опыт <, но нужно> больше его иметь в виду, чем действовать.

Прошлое должно служить лишь для того, чтобы не быть повторенным. С каждым поколением всплывают бойцы и <со> страшной силой ударяются своими новыми бойницами в тайную <тайну> земли.

Ослабевшие, переходят в область фантазии, думая образами спастись от кошмара тайны, но, вынося с фантазией себя как вещь, гибнут.

Самый сильный бунт духа выразился в футуризме и Кубизме. Сильным напором были сломлены вещи, единица, <они> были разобщены, но, соединяясь в сознании, творились как бы новые вещи.

В скорости их передвижения футуризм нашел себе святыню и остался прикован к бегущим вещам.

Здесь уже прошло любопытство узнать тайну и здесь спасение, выход скорый с кольца горизонта.

Футуризм не ищет тайны, не ищет разгадок, но идет навстречу вихрю движения и принимает на себя его силу.

Футуризм — поворот силы своей не к вещи, а <к> приятию ее силы на себя — служ<ит> мерою быстроты бега.

Отсюда освобождение от идеологии вещей и переход к цвету единому, свободному, указателю новых мер пространства, основанных на воле абсолютного творчества.

Приходя к цвету, делая его господствующим, Супремативным, мы освобождаемся <для> связи с ощущаемым током динамичности, оставляя его цветовую меру.

Накопление силы тока, находящегося в пространстве, отличается цветом на холсте.

От силы накопления — зависит направление и цвет токовыразительной цветовой массы.

Если художник раньше был зеркалом <для> отражения вещей и если его усилия были направлены к определению их сути, то теперь воля его принимает на себя сущность движения, ток которого преломляется и суммируется в новые единицы творчества.

Сезанн устремлялся к конусу, кубу, предла<гал> вещь привести к геометризации. Приведя вещь к геометрическим формам, мы нарушаем ее основную форму, приводя ее к геометрич<еской> грани.

Кубизм привел вещь к геометрическим пропорциям и нашел красоту в новой связи или гармонии дуги и прямой, связ<и> живописных фактур — гладкой с шереховатой.