Читаем Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам полностью

Бедная Финтифлига по молодости лет тоже не была посвящена в эти тайны, но она видела, как Коля и Женьча с мечами и щитами ведут войну против соседнего двора, где жил главный враг – Викторин, и она еще больше завидовала старшим. Катюшка росла девицей хозяйственной, деловитой. «Обстоятельная жительница», – говорили про нее во дворе, куда она всегда выходила чистенькой, хорошо умытой и деловито сообщала: «А я уже поспала». «Я вышла погулять и буду сейчас дышать свежим воздухом». Или: «А мы уже пообедали. На первое суп был куриный, и с лапшой даже; а на второе было мясо кипяченое, и кисель потом из компота сушеного. Я все съела». И за столом Катюшка старалась во всем подражать большим. Горчицы ей, конечно, не давали, но она делала вид, что подливка на краю тарелки – это именно горчица, и не забывала мазнуть ею каждый кусок, при этом морщилась, крутила носом, будто горчица попалась очень сердитая. Совершенно так, как делал это папа.

Эх, люди, не понимаете вы, как интересно и хорошо быть большим!

Совершенно так же думал и Коля. Он завидовал Женьче, который был старше его на два года, пользовался большей свободой, чем он, а главное, уже ходил в школу, где всегда случалось что-нибудь интересное – либо у кого-то шапка пропала, либо чернила пролили в коридоре, или показывали кино из жизни диких зверей и путешественников. Коля считал Женьчу человеком самостоятельным, твердо знающим свою дорогу в жизни. Женьча сперва собирался, как известно, стать машинистом, а потом передумал и всем говорил, что будет мастером-металлистом. Он и сейчас уже делал замечательные вертушки из жести, которые укреплял на заборе, – они звенели, вертелись, гремели назло зазаборному Торке Ланевскому. Он отлично чинил поломанные игрушки, мигом соображал, как устроен завод в любой из них, и вообще во дворе говорили, что у Женьчи Стриганова руки спорые и золотые. Отец его, Степан Порфирьевич, плотник, кудрявый и такой же огневолосый, как сын, одобрял выбор Женьчи.

– Это он верно решает себе. Дерево на теперешний день идет уже больше как подсобный материал, либо на леса, опалубку, либо на времянку или на отделку. А металл, железо, сталь там и прочее подобное – это на всякой стройке кость. Конечно, наше дело тоже не тяп да ляп. Это со стороны глядеть, так кто не знает, скажет: «Топор да пила – вот и все дела». А у нас дело тоже своего понятия требует и сноровки большой. Есть, конечно, которые не разбираются. Он и свайную работу от ряжевой или, скажем, негеля от шпонки не отличит. Или вот скажи ты мне, Коленька, вот ты книжки читаешь, чертишь там… А что есть такое шерхебель? Вот то-то и оно-то, не знаешь. А плотник – спроси всякого – про то тебе все скажет. Так что у каждого в деле своя премудрость есть, по специальности.

Коля гордился своим близким знакомством с плотником, который, как он знал, самолично строил дворцы-павильоны Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. А до этого он помогал перекидывать через Москву-реку новые и просторные высокие мосты, с которых теперь так любил смотреть подолгу вниз, через перила, Коля во время прогулок с отцом. Любил Коля глядеть, как Степан Порфирьевич, словно играючи топором, не сильными, но точными движениями отесывал деревянный брус, как легким, верным полувзмахом стругал его рубанок доску и стружка вилась, закручивалась над ним, словно белый парок над трубой быстрого корабля. Изумлял Колю безошибочный глазомер плотника. Тот на глазок размечал доску на верстачке, который устроил себе в дворовом сарае. Как сноровисто и ловко вскидывал он оструганную доску, приставив ее с одного конца ребром к глазу, словно прицеливаясь из ружья, и тотчас же обнаруживая малейшую неровность, кривизну, почти неуловимую для глаз! И однажды, увидя какой-то Колин рисунок, он, едва посмотрев на него, сразу заметил:

– Гляди-ка, Коля, с этого боку у тебя все наперекос повело…

И Коля, покраснев, должен был согласиться с тем, что рисунок у него получился кривой.

– Я тебе так присоветую: этого дела ты не забрасывай, – сказал при этом плотник Коле. – Если у кого талант есть, так теперь дорога-то просторная, ученье всем дано… – Он внезапно замолчал, тряхнул волосами – на рыжей голове его будто кольца красной меди заплясали. – Эх, Коля, сказывали, и у меня талант был! Я вот когда такой, как ты, был, так из любой щепочки что хочешь мог сообразить. Из меня какой столяр бы вышел! Да, гляди, и резчик и токарь по дереву. Фигурную мебель и прочее подобное работал бы. Да условия-то у нас разве тогда такие были, как у вас? Это вы понять должны и всякий момент помнить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Кассиль, Лев. Собрание сочинений в 5 томах

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза