Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам

В назначенный час во дворе, в сопровождении парней из дома номер двенадцать, появился верховод зазаборных мальчишек Торка Ланевский, а по-настоящему Викторин – именно Викторин, а не Виктор, что уже само по себе всегда вызывало неодобрительное удивление Коли и Женьчи.

Викторин, или в просторечии Торка-касторка, был сыном директора «Ателье мод» с Петровки. И мальчишки дома номер десять звали его модным парнем, имея к тому все основания: не по летам рослый, выглядевший значительно старше своих десяти лет, Викторин был одет безудержно баловавшей его матерью совсем под заграничного мальчика: кургузенький пиджачок и галстучек «собачья радость» – готовый бантик на резинке, какие-то невиданные, в шахматную клетку, гетры под шароварами-недомерками, так называемыми «гольфами». А желтые тупоносые ботинки на микропористой, или, как вполне убежденно произносил Женьча, «метрополистой», резине казались даже самому Женьче, как известно уважавшему солидную обувь, слишком уж фасонистыми. Держался Викторин надменно, ибо считался у себя во дворе первым парнем. Он покорил себе еще два двора по переулку и никак не мог простить Женьче и Коле, что они мало того, что не признавали его авторитета, так еще подбивали своих мальчишек не подчиняться ему, то есть не быть на побегушках, не занимать для него место в очереди у кино и не колотить тех, кто неугоден Викторину…

Играли сегодня его собственным мячом, красивого румяно-желтого цвета, вызывавшим тайную зависть Коли и Женьчи. Костя Ермаков, нисколько не зазнававшийся оттого, что получил вчера аттестат зрелости и ночью был на Красной площади, торжественно положил мяч посреди двора на отметинке, сделанной на песке. Капитаны – Женьча и Викторин – по настойчиво повторенному приказанию судьи, глядя в разные стороны, сухо пожали друг другу руки над желтым мячом. Потом Костя поднял щепочку, которой отмечали центр поля на песке, поплевал на нее с одной стороны.

– Сухое, – сказал Викторин.

– Мокрое, – загадал Женьча.

Костя подкинул щепочку высоко вверх; она несколько раз перевернулась и легла на землю сухой стороной вверх. Значит, начинать выпало соседским.

Викторин сразу повел свой желтый мяч к той стороне двора, где между двумя кучками кирпичей, изображавшими стойки ворот, пригнувшись, метался из стороны в сторону вратарь дома номер десять, он же капитан команды Женьча Стриганов. Коля геройски бросился наперерез Викторину, столкнулся с ним, полетел кубарем от сильного толчка, но успел пяткой отбить мяч в сторону противника. На дворе зааплодировали. День был воскресный, и многие жильцы открыли окна, чтобы посмотреть на игру. А другие любители сидели на лавочке у забора под дубом и давали советы, критиковали игроков, и, если послушать, казалось – только пусти кого-нибудь из них на поле, и уж они тотчас же забьют гол.

Полуденное июньское солнце стояло высоко над двором, как будто именно над той точкой был отмечен центр поля. В азарте игры Коля не заметил, что многие окна, из которых только что высовывались головы любопытных, внезапно опустели.

Но вдруг резко распахнулось окно квартиры Дмитриевых. В нем показался Федор Николаевич. И голос его, неестественно громкий, отдался во всех уголках двора:

– Коленька!.. Дети… Воина!

– Ой, где? Ура!.. – начал было Коля, еще охваченный жаром игры, но осекся.

Он увидел, как игроки обеих команд на всем бегу разом остановились, словно застыли на месте. Стал и Викторин Ланевский. И только оранжевый мяч, задетый его ногой и никем не остановленный, в полной тишине медленно катился еще на черном кружке своей полдневной тени, как на черном блюдечке, скользящем по земле. Беспрепятственно пересек он линию ворот, тихо вкатился в них. Но Женьча даже не шевельнулся, чтобы задержать мяч, а Костя, стоявший тут же, не дал свистка на взятие ворот.

Только тут Коля понял: произошло что-то необыкновенно важное и очень страшное… Он зажмурился, по старой привычке, как делал всегда, когда не сразу верил своим глазам. И неузнаваемым, будто разом пожелтевшим, чем-то резко изменившимся показался ему мир, когда он через мгновение разлепил веки. Но сейчас это не проходило, как бывало обычно, когда глаза снова привыкали к свету. Нет! Казалось, что лица у всех во дворе действительно потемнели и приобрели какое-то иное, незнакомое выражение.

Откатившийся в сторону мяч лежал у стены дома. К нему подходила безмятежная Катюшка, на обязанности которой лежало приносить вылетавшие с поля мячи. Но она не дошла до мяча. Ее подхватили руки матери, в безмолвии пересекшей двор. Не выпуская Катюшки из рук, Наталья Николаевна потянулась к Коле. Без единого слова, но с отчаянной тревогой прижала к себе мама Колю и Катюшку, словно стараясь всем своим существом защитить детей от нагрянувшей великой беды.