Граф. Тише! Возьми трех слуг, выбери тех, что голоднее — голод придает им силы… ах, негодяи, как он сладко целует мою дочь, невесту благородного герцога!.. И жди проходимца: а когда он пойдет, схватить его и бросить в пруд! Тише! Свинцу на ноги и камней! Тише… Как он сладко целуется, похититель моей чести!
Астольф. Да, теперь и я вижу ясно: это не герцог!
Граф. Тише!..
Эльза. Почему так долго?
Генрих. Какой длинный, какой насмешливый день. Весь день, с утра, как только я увидел нынешнее солнце, я стремлюсь к тебе, но земля держит мои ноги. Тысячи приключений, тысячи несчастий! Без причины падает мой конь; я беру нового, у которого восемь, двенадцать ног, и скачу! Мой путь преграждает разлив реки, — я бросаюсь в воду и плыву… Тонут кони и люди… но вода не берет меня…
Эльза. Ай!
Генрих. Что с тобой?
Эльза. Нет, ничего, мне что-то послышалось. Ты говоришь: вода.
Генрих. На пути мы попадаем в сражение: какие-то безумцы осыпают друг друга свинцом, — но мы пробиваемся сквозь, и свинец не берет меня.
Эльза. Ты говоришь: свинец… Я слушаю, это я так оглянулась.
Генрих. Мы скачем по горящему городу, и ему нет конца, а уже наступает ночь, — и вот снова падает мой конь! Бароны ропщут, везде им чудятся предзнаменованья; нахмурив брови, всегда бесстрашные, теперь они со страхом смотрят в даль пути и просят сделать остановку, — им не нравится сегодняшнее солнце. Но я кричу: вперед! К возлюбленной моей! К невесте, ждущей жениха, — вперед! И вот я здесь, с тобою, касаюсь плеч твоих и нежных рук, ловлю дыханье чистых уст твоих, теряю понимание жизни: что правда здесь, что сон? Но ты молчишь? Ты смущена?.. Как колокольчик, бьется сердце за корсажем, — скажи, что думаешь?
Эльза. Нет, ничего. Мне также не понравилось сегодняшнее солнце.
Генрих. Его уж нет, оно зашло!
Эльза. Оно зашло, его уж нет, — а ты со мною. Но нет, ведь это же не ты: твой призрак только, с горячими губами и светлым взором!
Это идет герцог!
Генрих. Это идет герцог.
Эльза. Боже, как я сознаюсь ему в моей измене: ведь я кого-то поцеловала!
Генрих. Идет герцог, и призрак должен удалиться. Ах, не смешно ли: чуть ли не ревность я чувствую к счастливцу, который смеет звать тебя так громко!
Эльза. Как он гордо шествует! С ним идут бароны, закованные в латы.
Генрих. И воины в доспехах. Медленно и важно ступает конь, весь в золоте и дорогих уборах… и на пустом седле…
Прощай, любовь моя!
Эльза. Еще одну минутку.
Генрих. Они у ворот. Они сказали, что, если после третьего зова я не вернусь, они ворвутся в замок. Они боятся за меня.
Эльза. Да, отец гневен.
Генрих. Он еще не знает, что я везу ему от императора милость: по моим настояниям, мольбам и просьбам, ему возвращены прежние владения…
Эльза. Как ты добр!
Генрих. Я люблю тебя. Прощай, моя любовь, мое счастье, мое завтрашнее солнце. На мгновение, как призрак, явился я тебе, чтобы через мгновенье — слиться с тобою навсегда в любви и жизни!
Эльза. Еще одну минуту.
Генрих. Зовут. О, какое нетерпение, — иду! Прощай, любовь моя.
Эльза. Нет, до свиданья. Генрих, любовь моя: я жду, я жду, — я жду тебя! Генрих, откликнись, одно только слово… Генрих!
Милые трубы! Как весело поют они. Громче, медные трубы, веселее, медные трубы: осветите темный путь моему жениху, призраку с горячими губами. Он опоздал немного, он идет, — не сердитесь на него, медные: целуя меня, опоздал он. Ах, Эльза, бессовестная девчонка, у тебя совсем нет стыда: кого ты целовала сейчас в темноте? Или ты думаешь, что твои красные щеки не выдадут тебя? Слава Богу, — вот и смолкли трубы. Теперь он садится на коня, — он входит в ворота замка, отец встречает его… бедный отец!
Что это? Опять? Значит, так надо, — о чем ты спрашиваешь, Эльза, разве ты знаешь все ихние обычаи? Молчи и смейся. О Боже, вошли!