Том 5. Рассказы. Юморески, 1886–1886

С середины 80-х годов талант Чехова, по наблюдениям критики, развертывался «с поразительной силой», и в его творчестве обозначились «новые настроения».

Настоящий том охватывает десять месяцев работы Чехова, в течение которых в печати появились критические отзывы о его более ранних произведениях, преимущественно о сборнике «Пестрые рассказы», вышедшем в свет в мае 1886 г. (см. том II наст. издания). Вся критика о произведениях данного тома появилась в последующие годы.

Современная Чехову критическая литература о нем представляла собой сложную и пеструю картину. Новаторские черты чеховского творчества, принципиально отличные от литературных вкусов предшествующего периода, не были поняты и приняты значительной частью критиков. Изображение обыденного, как бы вырванного из общих исторических условий, и притом в беспафосной «беспристрастной» манере, не путем пространных описаний, а при помощи характерных деталей, отсутствие остроэффектных сюжетов и внешне узкие границы изображаемой действительности, — всё это было непривычно и ново, особенно для представителей старшего поколения литераторов, воспитанных на иных литературных образцах. Поскольку в произведениях Чехова не было динамичных происшествий и крупномасштабных событий, — не видели в них и глубокого содержания; не понимали новаторской поэтики Чехова, шедшей вразрез с канонами, казалось бы, прочно установившимися в литературе; не замечали того, что беспристрастность писателя, — как правило, лишь кажущаяся, — своеобразная форма правдивого, объективного изображения действительности.

В числе критиков, не понявших и не оценивших Чехова, первым должен быть назван в то время чрезвычайно влиятельный либерально-народнический публицист Н. К. Михайловский. В статье под заглавием «Письма о разных разностях» («Русские ведомости», 1890, № 104, 18 апреля) он отметил у молодого писателя «поэтичность стиля», «милые штришки», но начисто отказал ему в идеале, в наличии какой-либо социально-политической тенденции. По его мнению, Чехов «пописывает» «с холодной кровью».

Оценки Михайловского были подхвачены П. П. Перцовым, статья которого о Чехове («Русское богатство», 1893, № 1) называлась: «Изъяны творчества». П. Перцов отказался признать за произведениями Чехова общественное значение, повторив утверждение о его «общественном безразличии» и о полном непонимании им общественных явлений. «Общественная жизнь, — заключал критик, — останется, по всей вероятности, навсегда terra incognita для г. Чехова».

А. Дистерло («Неделя», 1888, №№ 1, 13, 15) увидел в Чехове натуралиста, задача которого только в том и состоит, чтобы «передать художественными средствами подмеченный случай жизни», и который «с одинаковым спокойствием», гуляя по жизни, описывает разных людей и встречающиеся явления.

Злобствующий характер приняли подобные оценки в критических суждениях К. И. Медведского (псевдоним: К. Говоров): рассказы Чехова 1886—1887 годов он объявил «наблюдательными», скучными, «не имеющими смысла» («День», 1889, № 471, 485).

Иные критики не отказывали Чехову в наличии тенденциозности, но самая эта тенденция объявлялась антиобщественной, вредной. Так, П. Н. Краснов осуждал Чехова за то, что он «посвятил свой талант изображению общественного настроения своего времени» — настроения безнадежности и апатии (П. Краснов. Осенние беллетристы. Ан. П. Чехов. — «Труд», 1895, № 1, стр. 201—210). В. М. Шулятиков утверждал, что художество у Чехова «вытеснило гражданственность», что писатель якобы «успокоился на неглубоком скептицизме и уравновешенной меланхолии».

Против подобной критики произведений Чехова выступил в то время Д. С. Мережковский в статье «Старый вопрос по поводу нового таланта» («Северный вестник», 1888, № 11, отд. II, стр. 78—99). Однако уже в этой статье, формулируя свой тезис об импрессионистичности произведений Чехова, он прибегал к туманным выражениям вроде: «мистическое чувство природы» (стр. 85), «неясное, неуловимое и почти непередаваемое волнение» (стр. 77).

В письме к Суворину от 3 ноября 1888 г. Чехов отозвался о статье Мережковского скептически, заметив, что критик «сам не уяснил себе вопроса. Меня величает он поэтом <…> моих героев — неудачниками, значит, дует в рутину. Пора бы бросить неудачников, лишних людей и проч. и придумать что-нибудь свое. Мережковский моего монаха, сочинителя акафистов <„Святою ночью“>, называет неудачником. Какой же это неудачник? Дай бог всякому так пожить…».