Том 5. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть первая

Кроме того, итальянцы не желали довольствоваться одной Венецианской областью; им хотелось овладеть также Триен-том и даже Триестом. Они протестовали против стремления Франции унизить их и держать под своей опекой. Поэтому они отвергли всякие предложения о перемирии и 8 июля снова попытались вторгнуться на венецианскую территорию (где, впрочем, они не застали неприятеля). Но если они не встретили сопротивления на суше, то оказались далеко не столь счастливыми на море, где их флот, которым они рассчитывали воспользоваться для десанта на иллирийском берегу, был совершенно разгромлен при Лиссе австрийским адмиралом Тегетгофом (20 июля)[171]. В довершение разочарований, через несколько дней после этой битвы, а именно 26 июля, Пруссия, получившая благодаря неожиданному согласию Наполеона III полное удовлетворение в вопросе о территориальном расширении, без ведома Италии заключила в Никольсбурге перемирие с Австрией, за которым вскоре последовал Пражский мир (24 августа).

Италия была глубоко возмущена этим новым предательством; она протестовала, но тщетно. Бисмарк ответил, что ей обещана была помощь в деле завоевания Венеции — и только; но ведь обладание этой областью ей теперь обеспечено. Наполеон III отправил в Венецию генерала Лебёфа, чтобы после плебисцита передать эту территорию итальянцам. Таким образом, Виктор-Эммануил принужден был подписать 10 августа предварительные условия мира, а через некоторое время (3 октября 1866 г.) — подтверждавший их окончательный договор. Итальянцы не скрывали своего неудовольствия. Странное дело: они раздражены были главным образом против Франции и явили миру печальное зрелище народа, принимающего почти как обиду со стороны дружественной державы подарок в виде территории, завоевать которую собственными силами они ни в коем случае не могли.

Римский вопрос в 1867 году. Воспоминание об испытанных унижениях внушало Италии желание загладить их захватом Рима, от которого она никогда не отказывалась. Теперь для полноты территориального объединения Италии недоставало только столицы; она нетерпеливыми криками требовала присоединения Рима и не желала долее ждать. В начале 1867 года Италия с тем большей резкостью и смелостью начала выставлять свои требования, что к этому времени достаточно ясно обозначилось политическое банкротство Наполеона III, губившего в бесплодных переговорах с Пруссией тот последний престиж, который еще оставался у него после битвы при Садовой.

В самом разгаре люксембургского кризиса[172] Ратацци снова сделался председателем флорентийского кабинета (10 апреля 1867 г.). Этот министр, бывший по сердцу императору, не переставал расточать ему уверения в своей преданности; но когда Наполеон III предложил ему союз, то он поспешил отделаться пустыми фразами и заявил, что между двумя своими благодетельницами — Францией и Пруссией — Италии очень, трудно сделать окончательный выбор. В действительности он не хотел служить ни той, ни другой стороне; истинной целью его был Рим. Гарибальди открыто вел агитацию в папских владениях и формировал новые отряды, а министр закрывал на это глаза, уверенный, что франко-прусский конфликт даст ему возможность безнаказанно водрузить на берегах Тибра знамя итальянского единства.

Правда, этот конфликт был отсрочен Лондонской конференцией (май 1867 г.), и Савойскому дому пришлось отложить осуществление своих проектов, но он не отказался от своих надежд. Впрочем, гарибальдийское движение не прекращалось; его ободряло прусское правительство, так как в интересах Пруссии было поддерживать неудовольствие между флорентийским (итальянским) кабинетом и Наполеоном III. Ратацци, с своей стороны, не ставил препятствий Гарибальди и, продолжая во всеуслышание заявлять о точпом соблюдении сентябрьской конвенции, с другой стороны объяснял императору французов, что он не может, не рискуя вызвать революции, прибегнуть к насильственным мерам против Гарибальди, так как итальянская нация упорно желает иметь Рим своей столицей.

Наполеону III очень хотелось раз навсегда покончить с римским вопросом, мучившим его как неотступный кошмар, но он ни с чьей стороны не встречал помощи. В конце 1866 года он предложил великим державам созвать специальный конгресс для решения этого вопроса, но это предложение осталось втуне. Римская курия упорно продолжала отказывать своим подданным в каких бы то ни было либеральных реформах. В июне 1867 года Пий IX заставил 450 епископов одобрить доктрины, изложенные в Силлабусе, и поговаривал о созыве вселенского собора, который должен был провозгласить догматом католической церкви не только эту диковинную политическую теорию, но и принцип папской непогрешимости.