Испанский язык словно нарочно создан для трибуны и кафедры. Залы кортесов и мадридского Атенея слышали таких чудесных ораторов, как консерватор Донозо Кортес, абсолютист и скептик Гонзалес Браво, честный и твердый Антонио Риос Розас и все корифеи прогрессистской партии — Олозага, Мариа Риверо, Руис Зорилья, Фигуэрас, Сальмербн, Пи-и-Маргаль и, паконец, Кастелар, оратор изумительный, истинное воплощение испанского красноречия.
Пресса также служила трибуной для всех этих людей, и хотя народное образование в Испании до нашей эпохи оставляло желать многого, в Мадриде в 1867 году насчитывалось 134 газеты, из них 17 политических и 32 литературных. Вестник (Heraldo) был органом умеренных, Эпоха (La Ероса) — органом Либерального союза, Голос народа (Clamor publico) — органом прогрессистов. Первые манифесты республиканской партии были опубликованы Кастеларом сначала в Обсуждении (La Discussion), а затем в Демократии (La Democracia). В провинции влиятельными глашатаями баскских и каталонских патриотов были Барселонский дневник (Diario de Barcelona) и Irurac bat, издававшийся в Бильбао.
Правда, во всех этих изданиях подвизалось больше риторов, чем действительно компетентных людей, а общественное сознание делало хотя и несомненные, но не столь быстрые успехи, как это следовало бы ожидать при столь многочисленных д даровитых его воспитателях. Серьезности — вот чего слишком часто не хватает блестящим разглагольствованиям литераторов, ораторов и журналистов этого периода. Прогресс испанской культуры постепенно доставит им в будущем недостающие качества. Пусть только Испания сохранит блестящие таланты своих сынов и в то же время решительно откажется от предрассудков, привитых ей теократическим воспитанием, — и она станет наиболее самобытной и живой из латинских наций[200]
.Португалия с 1847 до 1870 года.
В рассматриваемый период политическая жизнь Португалии отличалась почти такой же неустойчивостью, как и в Испании. Здесь совершались свои пронунсиаменто и государственные перевороты, и во главе кабинета сменилось двенадцать премьеров, не считая многочисленных перетасовок в личном составе отдельных министерств. В Португалии, как и в Испании, парламентарный режим, позаимствованный из-за границы, был явлением чисто искусственным, и весьма понятно, что в стране, где отсутствовало общественное мнение, правительству, которое по существу должно основываться на общественном мнении, было довольно трудно пустить корни. Идеи и принципы были для масс лишенными смысла формулами, просто служившими игрушкой или оружием в руках борющихся партий. Перебрасываемые как мячик справа налево, эти формулы утрачивали свою рельефность и теряли всякое значение. Общество перестало их понимать, а политики суетились перед невнимательной и скучающей нацией, помышлявшей единственно о, материальном благополучии.Португалия была «обширной Баратарией», управляемой королем Санхо[201]
. Всеобщий индифферентизм имел, по крайней мере, ту хорошую сторону, что он низвел политические партии до уровня простых котерий и таким образом помешал борьбе принять слишком острые формы. Страна не потрясалась ежеминутно революционными судорогами, и Португалия, под патриархальным управлением патриотических и разумных монархов, сделала значительные успехи[202].Салданья и Коста Бабраль.
Период, наступивший вслед за революцией 1847 года, отмечен в истории Португалии борьбой между маршалом Салданьей и Коста Кабралем. «Для не имевшего определенных убеждений Салданьи партии и программы представлялись простыми случайностями, а так как партии и программы постоянно возникали, росли и распадались вновь, то маршал к концу жизни последовательно имел почти столько же политических мнений, сколько лет». Суровый и властный Коста Кабраль имел на своей стороне то преимущество, что он знал толк в государственных делах и обладал большим правительственным опытом. В продолжение двух лет (1847–1849) Салданья удачно боролся со своим противником, но в 1849 году Коста Кабраль одержал над ним решительную победу.Как мудрый политик, Коста Кабраль пытался удержать старого солдата и привлечь его к своему делу, но голос самолюбия заглушил в Салданье соображения выгоды; он отказался от каких-либо компромиссов и перешел в оппозицию. Он употребил два года на расстановку своих батарей, втерся в доверие к самым выдающимся деятелям страны, как Феррер, Суре, Пестана и Геркулано, и провозгласил себя либералом с целью вернее одурачить либералов, которые надеялись найти в нем показного «парадного» вождя и управлять от его имени, льстя его самолюбию и щедро оплачивая его услуги. 17 апреля 1851 года Салданья поднял восстание в Опорто при поддержке богатого и прогрессивно настроенного фабриканта Викторино Дамасио. Двор не оказал никакого сопротивления, и 15 мая Салданья торжественно вступил в Лиссабон при бурных ликованиях толпы, приветствовавшей в его лице человека, призванного возродить страну.