Читаем Том 5. Роб Рой полностью

— Всем известно, ваша светлость, — возразил он, — что я недолюбливаю Роба, как и он меня: он дважды очистил мои хлева и не раз угонял скот у моих арендаторов; тем не менее…

— Тем не менее, Гарсхаттахин, — сказал с многозначительной улыбкой герцог, — вы, мне кажется, склонны считать такие вольности извинительными для друга ваших друзей, — а Роб отнюдь не числится врагом заморских друзей майора Галбрейта.

— Если это и так, милорд, — сказал Гарсхаттахин в том же шутливом тоне, — это не самое худшее, что о нем известно. Однако не пора ли нам услышать весть от кланов, которой мы так долго дожидаемся? Будем надеяться, что они сдержат перед нами слово горцев… но я их знаю давно: не вяжутся английские ботфорты с шотландскими трузами.

— Никогда не поверю, — сказал герцог. — Эти джентльмены известны своей честностью, и я не допускаю мысли, что они нарушат слово и не явятся. Вышлите еще двух всадников навстречу нашим друзьям. До их прихода нам нечего и думать о штурме того ущелья, где капитан Торнтон дал захватить себя врасплох и где, по моим сведениям, десять пеших бойцов могут держаться против лучшего в Европе конного полка. А пока распорядитесь накормить людей.

Распоряжение это было отнесено и ко мне — очень кстати, так как я ничего еще не ел после наспех состряпанного ужина в Эберфойле накануне вечером. Отряженные разведчики вернулись, но не принесли никаких известий о вспомогательных отрядах.

Солнце уже клонилось к закату, когда наконец явился горец, принадлежавший к тем кланам, от которых ждали подмоги, и с нижайшим поклоном передал герцогу письмо.

— Превратиться мне в бочку кларета, — сказал Гарсхаттахин, — если это не любезное извещение, что проклятые горцы, которых мы притащили сюда после стольких трудов и мучений, надумали вернуться восвояси и предлагают нам управиться со своими делами собственными нашими силами!

— Так и есть, джентльмены, — побагровев от гнева, подтвердил герцог, когда прочел письмо, нацарапанное на грязном клочке бумаги, хоть адрес был написан по всей форме: «В собственные высокочтимые руки Светлейшего и Могущественного Властителя, Герцога…» и так далее и так далее. — Наши союзники, — продолжал герцог, — изменили нам, джентльмены, и заключили с неприятелем сепаратный мир.

— Такова судьба всех союзов, — сказал Гарсхаттахин. — Голландцы поступили бы с нами таким же образом, если бы мы упредили их в Утрехте.

— Вы в веселом настроении, сэр, — сказал герцог, и его нахмуренные брови показали, как мало понравилась ему шутка майора. — Однако наше дело принимает серьезный оборот. Я думаю, никто из джентльменов не одобрил бы теперь попытки с нашей стороны идти дальше в глубь страны без поддержки дружественных кланов или же пехотных частей из Инверснейда?

Все единогласно подтвердили, что сейчас подобная попытка была бы чистым безумием.

— И было бы не очень разумно, — продолжал герцог, — оставаться здесь на месте, подвергаясь опасности ночного нападения. Поэтому я предлагаю отступить, расположиться лагерем в Духрее или Гартартане и, держа неусыпную и бдительную стражу, переждать до утра. Но прежде чем нам разойтись, я устрою допрос Роб Рою перед всеми вами: пусть собственные глаза и уши убедят вас, как безрассудно было бы дать возможность этому разбойнику продолжать свои беззакония.

Был отдан соответственный приказ, и пленник предстал пред герцогом. Руки его были стянуты выше локтей и прикручены к телу конской подпругой, застегнутой на пряжку за спиной. Два капрала держали его с правой и с левой стороны, а две шеренги солдат, с карабинами на взводе, с примкнутыми штыками, для вящей безопасности шли позади.

Впервые увидел я этого человека в его национальной одежде, подчеркивающей особенности его облика. Копна рыжих волос, которые, когда он носил костюм горожанина, были скрыты под шляпой и париком, выбивалась теперь из-под шотландской шапочки, оправдывая прозвище «Рой», то есть «Красный», под которым его больше всего знали в Нижней Шотландии и помнят до сих пор. Прозвище подтверждал и внешний вид той части ног от подола юбки до верхнего края чулок, которую горец оставляет голой: она была у него покрыта порослью густого короткого рыжего волоса, особенно вокруг колен, напоминая этим, а также своей жилистой силой ноги красно-бурого шотландского быка. В общем, из-за перемены одежды, а может быть, и потому, что я узнал его истинное грозное имя, внешность его представилась моим глазам настолько более дикой и необычной, чем представлялась раньше, что я едва признал в нем своего старого знакомца.

Держался он смело, непринужденно (насколько ему позволяли путы), высокомерно, даже величественно. Он поклонился герцогу, кивнул Гарсхаттахину и другим и высказал некоторое удивление, увидев в этом обществе меня.

— Давно мы с вами не виделись, мистер Кэмбел, — сказал герцог.

— Да, милорд герцог; и я предпочел бы свидеться с вами в такое время, — он указал взглядом на свои скрученные руки, — когда я мог бы лучше выразить вашей светлости свое почтение. Но случай еще представится.

Перейти на страницу:

Все книги серии Скотт, Вальтер. Собрание сочинений в 20 томах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза