За казенными промыслами начиналась площадь частных. Тут орудовали неизвестные питерские люди, которые сами никогда и в глаза не видали своих приисков, а за них орудовали поверенные, управляющие и разная приисковая челядь.
— По золоту едем, Егор Спиридоиыч! — повторял Поршнев. — Инженеры-то в белых перчатках только жалованье умеют получать.
На пути попадались глухие башкирские деревушки, ютившиеся по берегам горных озер и впадавших в них речонок. Все это была вымирающая, отчаянная голытьба, кое-как питавшаяся около золотых промыслов.
Фунта земли не пашут, — негодовал Катаев, на глаз оценивая башкирскую бедноту. — Ни с чем несообразный народ… Сдадут свою землю в аренду за расколотый грош под промысла, да сами же и нанимаются в работники.
— У него душа короткая, у башкирца, — объяснял Поршнев. — Где же ему пашню поднимать? Он поработал день — два, много — неделю, и, например, сейчас расчет подавай!
— Мне нужно заехать в Поляковку, — заявил утром Егор Спиридоныч, когда Огибенин распряг лошадей.
Это было в сторону от дороги в Теребинск. Получался крюк верст в десять. Да и разговора об этом раньше не было. Поршнев ничего не сказал, хотя ему именно в Поляковку и не хотелось ехать, потому что там у него было много знакомых.
— А мы вот как сделаем, — решил Катаев, — ты поедешь, Гаврила Семеныч, прямо в Теребинск, а пока вы там будете кормить лошадей, я вас догоню. Дельце есть маленькое в Поляковке, — нужно повидать одного человека… Вы меня довезете до Балбука, а там я пешочком доберусь.
Балбук являлся центром громадного района, где сильной рукой работала компания Базилевского. Промысла занимали арендованную у башкир землю в несколько сот тысяч десятин.
Дело было старинное, испытанное и давало верный доход. Поршнев бывал на этих промыслах по разным делам сотни раз и знал все, как у себя в кармане.
Высадив Катаева под Балбуком, Огибенин обернулся к Поршневу и сказал:
— Финтюрит он…
— Не наше дело, Савва…
Огибенин только тряхнул головой. Он почему-то вдруг невзлюбил Катаева и про себя назвал его «темной копейкой». был казенный медный рудник, и сейчас можно было еще видеть запущенную, обвалившуюся шахту. Теребинцы не пользовались особенно хорошей репутацией, а славились как завзятые конокрады, переправлявшие лошадей с одного склона Урала на другой. Поршневу не раз случалось бывать здесь по делам. Он остановился у одного знакомого, который сразу догадался, в чем дело.
— Катаевский змеевик приехал глодать, Гаврила Семеныч?.. Его надобно зубами грызть… Никакая снасть не берет.
— Так, вообще… Полюбопытствовать охота, — условно признавался Поршнев. — Где уж нам золото добывать… Простого ходим, ногой за ногу запинаемся…
Катаев приехал верхом, когда уже на столе весело кипел самовар. Он был весел и все время шутил.
— Люблю теребинцев, — говорил он, подмигивая. — У них какая вера: сам сыт — конь голоден, конь сыт — сам голоден… хе-хе!.. Почище башкирцев выходит…
Поршнев не любил шутовства вообще и молчал.
Они переночевали в Теребинске, а ранним утром на другой день отправились на «змеевую жилу», как Поршнев назвал про себя новый прииск.
Перед отъездом Огибенин устроил настоящий скандал. Когда Поршнев велел ему запрягать лошадей, он отказался наотрез.
— И запрягать не буду и коней не дам, — заявил он самым решительным образом. — Вот тебе и весь сказ…
— Да ты сбесился, старый черт?! — обругал его Поршнев.
— Сказано: не дам. Это ты сбесился, а не я…
— Да ведь кони-то мои?
— Кони твои, а отвечать-то за них Маремьяне Власьевне должон я…
Сначала Поршнев вспылил, а потом одумался. Пришлось взять теребинских лошадей.
— Вы поезжайте, а я по колее за вами и пешком дойду, — . говорил Огибенин. — Не угоните от меня далеко…
Действительно, угнать было трудно, потому что приходилось ехать «в дело», то есть без всякой дороги.
— Ничего, пусть пройдется, — шугил Катаев. — Для аппетиту это весьма пользительно..
От Теребинска ехали битых два часа. Здесь горы точно перепутались между собой, и приходилось делать объезды.
. — Зимой-то совсем близко, — утешал Катаев. — А теперь вон как и настояшую-то дсрсгу развело…
Новый прииск Катаев назвал «Змеевиком». Он залег в гср-,ном ущелье, на берегу безымянной горной речонки. Издали можно было рассмотреть несколько новых построек — небольшая казарма для рабочих, контора, амбар для разной приисковой рухляди, конюшня с навесом и т. д. Золотоносная жила «выпала» прямо в скале, выступавшей к речке каменной грудью. Место было красивое вообще.
— Ну, вот мы и дома, — весело говорил Катаев, когда лошади остановились у самой конторы. — Эй, человеки, кто есть жив?
В окне конторы показалось очень миловидное девичье личико, улыбнулось и скрылось.
— Вон какая у меня птаха приспособлена, — шутил Катаев. — Татьяной звать…
— А для чего она на прииске живет? — спросил Поршнев, нахмурившись.
— А шти кто нам будет варить? Я люблю, чтобы все было в аккурате…
— Молода, шгобы в лесу-то одной жить…
— Не одна живет, а с добрыми людьми. На что нам старух-то?..