Том 5. Сибирские рассказы.

Ей сделалось вдруг жаль его, но это было мимолетное чувство, погасшее так же быстро, как вспыхнуло. Опять та же гостиная, та же лампа, тот же tete-a-tete и тот же шепот за дверями. Кекин больше не читал наставлений и не заводил поучительных разговоров, а только потирал очки и тер себе лоб.

— Я вам расскажу когда-нибудь о лучшем римском императоре… — говорил он ни к селу ни к городу. — Марк Аврелий… да. Замечательный человек… Кстати, вы позволите мне проводить вас, Екатерина Васильевна?.. Я непременно приду… Ведь две недели одиночества для меня — это ужасно долго.

— Нет, лучше не приходите: мне будет тяжело прощаться с вами.

Он согласился. Это было наконец возмутительно: в этом глупом человеке даже не было мужского самолюбия, именно настоять на своем.

Катенька уехала по железной дороге. Тихменев уехал днем раньше и ждал ее на одной из промежуточных станций. Кекин прибежал к Вициным в тот же вечер, «повернулся» с четверть часа и ушел.

— Какой-то он чудной, Христос с ним, — решила Антонида Степановна, качая озабоченно головой.

— Не забыла ли она калош? — спрашивал Кекин. — И плед взяла? Ну, отлично…

Он еще завертывал раз пять и смотрел выжидательно на Антониду Степановну. Она понимала этот немой вопрос: бедняга ждал письма, но письма не было-. Настоящий петух, у которого курица забежала в чужой двор…

Ровно через две недели, в назначенный срок, Кекин забрался на вокзал за час до прихода поезда. Публики было мало, и он то ходил по залу, то заглядывал на часы. Мало ли что может быть: сойдет поезд с рельс, стрелочник перепутает сигнал…

В довершение несчастья поезд действительно опоздал на целых десять минут благодаря какому-то снежному заносу.

Ведь вот, ни раньше, ни позже явился этот занос. Наконец часы показали 7 часов и 11 минут. Вдали, где-то точно под землей, раздался хриплый свисток, потом длинная пауза, и; поезд с лязгом и шипением подполз к платформе, точно железная змея, собиравшая свои кольца. Она весело выпорхнула из вагона второго класса и немного смутилась, когда увидала его счастливо-встревоженное лицо. За ней показался Тихменев, который сейчас же спрятался, завидев Кекина.

— Наконец-то… — счастливо шептал Кекин, отнимая у невесты какой-то кожаный мешочек. — Ну, что, как твоя тетка?..

Он еще в первый раз сказал «твоя» и точно сам испугался собственной смелости. Но она так устала с дороги, что не заметила этого смущения и только чуть не спросила: какая тетка? Лицо у нее было такое утомленное, движения вялые.

— Это пройдет… — устало ответила она, когда он спросил о здоровье.

Через неделю Катенька была уже m-me Кекина. Свадьба была скромная, так что доктор Вицин не успел даже рассказать тех пикантных анекдотов и намеков, какие говорятся в таких случаях.

Молодые устроились на новой квартире. Как сжалось сердце у Катеньки, когда она в первый раз переступила порог своего нового гнезда! Предчувствие чего-то тяжелого и нехорошего явилось у ней при виде этой пустой квартиры, которую она должна была оживить. Но она не плакала, не горевала, а точно вся застыла. Кекин объяснял такое состояние по-своему и старался развлечь жену. О, теперь он отвечает за вое — есть (только одно настоящее. У него есть свой home есть жена, а остальное все пустяки: подозрение да не коснется жены цезаря, а в своем home каждый человек цезарь. Эти ласки и внимание смущали Катеньку больше всего, и она краснела каждый раз. Такая застенчивость приводила Кекина в восторг: жена — сразу поддавалась ему и входила в круг его влияния.

— Не хочешь ли ты чего-нибудь, Катя? — повторял он каждый день, возвращаясь с уроков в гимназии.

— Нет, мне ничего не нужно… — отвечала она с какой-то торопливостью.

Это его огорчало, и он напрасно старался угадать ее вкусы и маленькие желания.

Когда в первый раз явилась к Кекиным Антонида Степановна, она сделала строгую ревизию всему хозяйству и высыпала целый ряд советов. Кекин был в восторге и во всем соглашался.

— Что же ты все молчишь? — спросила Антонида Степановна молодую хозяйку и посмотрела на нее строгим и проницательным взглядом: ее любящее материнское сердце подсказало ей, что здесь что-то не ладно.

Когда Кекин уходил на службу, наступали такие томительно долгие часы. Катенька ходила по комнатам, пробовала читать, но ничего у ней не клеилось. Эти стены были для нее чужие, да и сама она чувствовала себя чужой, какой-то тенью, призраком той женщины, которая по праву заняла бы здесь свое место. Она просто боялась оставаться одна, но вместе с тем никуда не желала ни выходить, ни выезжать. Тихменев посылал к ней несколько записок, назначал свидания, но ответа не получал. Катенька точно в воду канула.

Однажды, когда Кекин вернулся из своей гимназии, Катенька встретила его в передней и бросилась к нему на шею. Она с нетерпением ждала его целое утро и теперь, краснея и сбиваясь, объяснила, что, может быть, скоро он будет отцом. Кекин даже уронил очки от радости.

— Я?.. Отцом?.. — бормотал он, обводя глазами комнату. — Да я сейчас счастливее десяти Марков Аврелиев…