Том 5. Стихотворения 1941-1945. Статьи

Гремели пушки за горой.
Служа в депо «Орел второй»,
Отец в тот день, такой угарный,
Был в рейсе: вел состав товарный.
Да, машинист он был – герой.
Осталися под немчурою
Мать с Таней, младшей их сестрою,
И вот они – два огольца,
Два разудалых молодца.
Спастись Володе и Сереже
С Танюшей было б можно тоже,
Но как больную мать спасти?
Мальцы – взялась где сила! Чудо! –
Ее пытались унести,
Но шибко сделалось ей худо.
Туда, сюда… А немчура
Уже галдела у двора.

Семья забилась в темный угол.

Но от немецких серых пугал
Сначала было полбеды:
Рвалися немцы до еды –
Уж до чего же жрать здоровы!
Семья лишилася коровы,
И боровка, и кур. Ну что ж!
На то и немцы. Дело ясно.
Лишь покосись – они за нож.
С такими в спор вступать опасно, –
Фронт от Орла ушел вперед,
В Орел явились немцы-бесы
С особым прозвищем – «эсэсы»,
Тут до людей дошел черед:
Повсюду обыски, облавы,
Людей хватали для расправы;
Кто попадал в немецкий ад,
Не возвращался уж назад.

В семье Сереже и Володе

Пришлось быть набольшими вроде
И хлопотать насчет еды,
Ходить в тайник на огороде
Так, чтоб не выдали следы.
В ту зиму был жестокий холод.
На рынок – в довершенье бед –
Привоза не было. «Обед»
И «хлеб» – сменило слово «голод».
Людей пошло вовсю косить.
Всплошную семьи вымирали.
Покойников не убирали:
Их было некому носить.
Семья Володи и Сережи
До лета все же дожила.
Денечки летние погожи,
В избытке света и тепла,
Да и с едою тож поправка.
Хоть не заменит хлеба травка,
Голодным вкусен всякий злак.
Перебивались кое-как.
За летом осень вновь сырая,
За нею вслед зима. Вторая.
Свалил и мать и Таню мор.
Немецкий ставленник, квартальный,
Фрол Сукин, пьяница и вор,
Гад безобразный и нахальный,
Ввалился с руганью во двор,
Пристал к Володе и Сереже:
«Больных скрывать! Вы это что же,
Пошли на это, знать хочу,
С ума большого или сдуру!
Сейчас же марш в комендатуру,
Объявку сделайте врачу!»
Врач дал лекарство без отказу:
«Вот капли. Свалит всю заразу»
От этих капель – верно! Да' –
Мать с Танечкой заснули сразу,
Заснули сразу – навсегда!
Отраву матери и Тане
Дал врач. Каких еще улик!
Ведь немцы знали всё заране:
Пришел в предутреннем тумане
К воротам крытый грузовик.
В него забросили два трупа,
А домик – ладный, не халупа –
Был подожжен. Сгорел дотла.
Сгорело их гнездо родное,
Осталося сироток двое
И без семьи и без угла.

Пришлося – в зимнюю-то пору! –

На огороде лезть им в нору
(Картошка, благо, в ней была).
Там и ютились до тепла.
Пошли меж тем у нас на фронте
Великолепные дела.
Ярились немцы: их не троньте,
Не отдадут назад Орла!
Шли их полки на фронт и роты.
Но уж в Орле огонь лизал
Столбы немецкие. Вокзал
Громили наши самолеты.
Повеселел в Орле народ:
«Слышь, наша сила верх берет!»
Пустились немцы в эту пору
Хватать орловцев без разбору.
Людей ловили день и ночь,
Чтоб их в Германию волочь.
Пришлось Сереже и Володе
Сидеть все время в огороде,
Не вылезая из норы,
Густой покрывшейся крапивой.
Но тут их, выпялив шары,
Накрыл квартальный шелудивый:
«Хе-хе! Укрылись от жары!
Ну, вылезайте, комары!»
Мальцы подумали: «Пропали!»
Так на вокзал они попали,
Где пред погрузкою в вагон
Загнали их в людской загон.
В загоне уймища народу,
Все, как опущенные в воду,
У всех, видать, на сердце лед.
«Сбежать! – вздохнул Володя. – Дудки!
Забор. Сторожевые будки.
У каждой будки пулемет».

Всполох был ночью. Две сестры ли,

То ль две подружки – раз и раз! –
Себе ножами жилы вскрыли.
«Жаль, нету ножичка у нас!»
Мальцам хотелось сделать то же,
Но передумали. «Не гоже!
Дрожит немецкий гарнизон,
Уж наши близятся, похоже,
Так умирать какой резон!
Устроить с жизнью-то разлуку
Всегда успеется».
«Ай-ай!» –
Горел костер, и невзначай
Ожег себе Сережа руку.
Тут повели два брата речь:
«А ведь не плохо б руку сжечь.
У немцев на здоровых виды.
На кой им леший инвалиды!»
«Давай сожжем. Прямой резон!»
А подходил уж эшелон.
Девиц два брата торопили,
Костер плотней бы обступили.
Ручонку, как кувшин гончар,
Володя первый сунул в жар,
Шипя, растрескалася кожа.
Но, изо всех крепяся сил,
Губу Володя закусил,
Успев сказать: «Терплю, Сережа.
Я маме с Таней подносил
Рукою этою отраву.
Казню теперь ее по праву!»

Володя муку превозмог,

В костре с минуту руку жег,
Не вынимал ее оттуда,
Пока ему не стало худо.
Очнувшись, носом потянул:
«Запахло жареным. Забавно!»
На брата ласково взглянул:
Сережа был испуган явно,
Едва ворочал языком:
«Володя… ты… – И тихо хныкнул. –
Володя, ты меня… силком…
И рот зажми… чтоб я не крикнул».
«Силком. И рот тебе зажми.
Я ж однорукий, в толк возьми.
Девицы, может, вы… Готовы:
Разрюмились! Годны на что вы!
Хотите всполошить народ,
Завывши всеми голосами!
Ложись, Сережа… Мы уж сами…»
Володя, в ход пустив живот,
Зажал собой Сереже рот
И придержал его ручонку.
Потом хвалил его: «Ну вот!
А то… изобразил девчонку!»
Перед погрузкой в эшелон
Явился офицер в загон
Уродство мальчиков приметя,
Сказал: «Зашем нам эта детя!»
И приказал: «К шертям их! Вон!»
Два мальчика, родных два брата,
Лежат в палатке медсанбата.
При возвращении Орла
Их наша часть подобрала.
Они и в ласке и в привете.
О них прописано в газете
По чистой правде, без прикрас.

Ну, есть ли где еще на свете

Такие дети как у нас!