Том 5. Цесаревич Константин

— А вам не следует не только говорить, но даже и слушать разные… басни! Вы должны помнить, мой друг: сын не судья родителей своих… И опасно даже вмешиваться в такие дела. Ну, идите к себе. Не провожайте меня больше. Я еще зайду к нашему милому Дмитрию Дмитриевичу…

— К «старой корове»? Теперь у нас иначе и не зовут доброго грека… Честь имею кланяться. До завтра, граф, до свиданья!

После первого обмена приветствиями и общими фразами о здоровье, ö погоде, о городских и бельведерских текущих новостях Мориоль прямо приступил к вопросу, ради которого заглянул к Куруте.

— А знаете, генерал, я позволю себе, как долголетний слуга его высочества… почти друг, смею так сказать… снова решаюсь коснуться вопроса… весьма щекотливого, надо сознаться… Но к этому вынуждает меня именно любовь моя и преданность к его высочеству, так же как и природная прямота характера. Пусть это мне самому во вред, но больше молчать не могу. Вы, конечно, догадываетесь, о чем я снова хотел бы побеседовать с вами, уважаемый генерал?

— О, да, да… Должно быть… Да, конечно! — торопливо отозвался Курута своим невозможным французским языком, вместо «ж» произнося «з», как и по-русски, и напоминая говор марсельцев или тартаренцев южан. — Я понял, догадался. А что, собственно, хотели вы сказать граф? Пожалуйста, не стесняйтесь!

— И хотел бы, да нельзя! Обстоятельства не позволяют. А тем более сейчас эта встреча. Я нынче не могу оставаться весь вечер в Бельведере. Собрался домой. Поль меня пошел проводить. И вдруг видим, выходит от ее светлости Фавицкий, проходит мимо нас, ничего не видя, не замечая, как… как… Уж и придумать не могу подходящего, более безобидного и… приличного сравнения… Как помешанный или очень счастливый человек…

— Счастливый?! Это же очень хорошо… Это так редко случается, если счастливый на свете человек!..

— Ну, знаете, генерал, мы хоть одно должны помнить в наши с вами годы: счастье одного всегда основано на несчастье другого…

— Счастье, несчастье… одного… другого?.. Это верно, к несчастью… Но я не понимаю, — пожалуйста…

— Сейчас поймете, пожалуйста, — окончательно теряя свой сдержанный вид и тон, раздражительно заговорил Мориоль. — Даже наивный юноша, даже Поль возмутился за отца… Мне стоило большого труда убедить юношу, что он ошибается… А если бы далее и не совсем ошибался, то ему не подобает осуждать старших… столь близких к нему людей, заменяющих ему родную мать… То есть, не все люди, а одна особа заменяет… Понимаете? Одна.

— А, одна? Теперь уж понимаю… Теперь каждый поймет.

— Надеюсь!.. Но неприятно, утомительно и… скучно, наконец, мне заступаться, защищать, так сказать, репутацию дамы, когда сам не уверен… Скажу больше: когда убежден в противном тому, что приходится говорить! Вы поняли меня?

— Вы говорите противное? О, да, конечно…

— Не я говорю противное, а мне противно… И если я пришел к вам, то причина ясна. Один вы можете открыть глаза его высочеству… Рассеять его ослепление…

— Нет, пока слава Богу, еще ничего: князь хорошо глядит глазами… Я не замечал.

— Так слушайте: сами вы неужели не видите?.. Этот Фавицкий…

— Фавицкий стал слепой? Это я не думал…

— Не слепой, а наглый… Конечно, княгиня во многом содействовала этой неслыханной дерзости. Она явно оказывает ему предпочтение перед всеми… Даже передо мною!.. Она так покровительствует ему… охраняет от заслуженного порою гнева его высочества. Он и возомнил… ну, дальше уж и пошло! Ее утешения, отличия, заботы дали повод негодяю думать, что и там разделяют его чувства… Глупец своим неосторожным поведением выдает себя… и ее… А это хуже всего… Окружающие не слепы. Иные, конечно, даже стали заискивать у наглого, бесстыдного фаворита. Но большинство возмущается… негодует…

Курута, разобравший, наконец, к чему клонятся речи графа, принял вдруг самый смущенный, жалкий вид и только молча кивал головой.

— Что же вы молчите, генерал? Или не согласны со мною, что надо, наконец, открыть все его высочеству… чтобы он принял меры… прогнал наглеца… и… Ну, как уж он сам пожелает… А?..

— Да, да… как сам пожелает, конечно… Я скажу… Как он сам пожелает…

— Благодарение Богу! Наконец-то мы столковались… Подумаешь, счастлив наглец и полагает: лучше него людей на свете нет!.. Посмотрим! Так помните, генерал. Надо не терять времени… Пока свидетельствую свое почтение… Счастливчик, подумаешь… Вы его хорошенько изобразите его высочеству… Должен откланяться. Мне пора… Счастливчик! Нахал!

Граф вышел.

Курута, печально покачивая головой, глядел ему вслед, с огорчением вздохнул и прошептал:

— Какой странный человек этот граф?! Один счастлив… другой счастливый… И она счастливая… А он хочет, чтобы три были несчастные… Какой удивительный человек!

И долго бормотал добряк, укоризненно покачивая своей лысой головой.

В следующем, 1828 году Полю исполнился двадцать один год. Тут графа Мориоля ждал новый удар. Учителя и наставники юноши были отпущены с приличным награждением, обеспечены пенсией.