Том 5. Великий князь московский Иоанн III Васильевич и его время, 1462–1505 гг.

Литовские послы дали знать Герберштейну, что они говорили высоко, приноравливаясь к требованиям боярским: если бояре отстанут от своих требований, то и они ограничатся настоящими условиями, на которых им велено заключить мир. Когда вследствие этого объявления начались опять переговоры, то литовские послы сказали, что король их полагается во всем на императора; тогда Герберштейн должен был принять роль посредника и начал ходить между боярами и послами, сообщая взаимные требования их. Послы объявили, что король хочет мира на тех условиях, на каких был заключен мир между Иоанном III и королем Александром. Бояре отвечали, что после этого было уже новое перемирие между Иоанном и Александром и мир между Василием и Сигизмундом на новых условиях; они исчислили все неправды литовского правительства: когда Ахмат приходил к Угре, то проводниками у него были королевские люди – Савва Карпов и другие; Александр навел на Москву хана Ших-Ахмата, в проводниках у которого был дворянин литовский Халецкий; Сигизмунд навел Магмет-Гирея, у которого проводником был королевский дворянин Якуб Ивашенцов; после мира Сигизмунд опять навел крымцев, обещавшись давать им ежегодную подать по 30000 золотых; подробно изложили дело об Елене, как знали о нем в Москве; после отсылки Елены в Бирштаны паны – воевода виленский, Николай Радзивилл, Григорий Остиков, Клочко, тиун виленский Бутрим и казначей земский Аврам – умыслили над королевою такое дело, каких в христианских государствах не бывает, послали к ней королевского человека, волынца Гитовта, потом вызвали его к себе в Вильну, дали ему зелье и отпустили опять к королеве, написавши ее слугам – Димитрию Феодорову и ключнику Димитрию Иванову, чтоб верили во всем Гитовту и дело панское делали бы так, как он их научит. И вот эти трое злодеев – Гитовт, Димитрий Феодоров и Димитрий Иванов, приготовивши лихое зелье, дали королеве испить в меду, и в тот же день ее не стало. С вестью об этом поскакал в Вильну к панам Димитрий Иванов и получил в награду имение.

После долгих переговоров дело остановилось на Смоленске: послы требовали его возвращения, бояре никак на это не соглашались. Герберштейн принял сторону послов и в длинной витиеватой записке убеждал великого князя уступить королю Смоленск, опять толковал о великодушии Пирра, отославшего римлянам их пленных, и Максимилиана, возвратившего венецианам Верону; но при этом оказались и следствия продолжительного пребывания Герберштейнова в Москве, где он изучал не только современное состояние государства но и его историю что видно из знаменитых его Комментарий; к Пирру и Максимилиану Герберштейн прибавил Иоанна III, который, завоевавши Казань, отдал ее туземным ханам. «Если уступишь Смоленск королю, – писал Герберштейн Василию, – то превзойдешь щедростию и честию родителя своего, который татарам неверным царство Казанское отдал, ибо щедрость окажешь не неверным, а христианам, не королю, недругу твоему, но всему христианству; всякий человек будет тебя провозглашать прибавителем делу христианскому, и щедрость твоя обнаружит ту любовь, которую питаешь к цесарскому величеству». Василий велел отвечать ему: «Говорил ты, что брат наш Максимилиан Верону город венецианам отдал: брат наш сам знает, каким обычаем он венецианам Верону отдал, а мы того в обычае не имеем и вперед иметь не хотим, чтоб нам свои отчины отдавать». Переговоры прекратились, послы литовские и Герберштейн уехали; последний обещал уговорить Сигизмунда к перемирию на год, на два или на три, в продолжение которых император опять через своих послов будет стараться о вечном мире между Москвою и Литвою; на отпуске Герберштейн от имени Максимилианова ходатайствовал об освобождении князя Михаила Глинского, которого император воспитал при своем дворе и который служил верную службу родственнику его, Альберту, курфюрсту саксонскому; Герберштейн представлял, что если Глинский виноват, то уже довольно наказан заключением и что если великий князь согласится отпустить его к императору на службу, то Максимилиан свяжет его тяжелою клятвою не замышлять ничего против Москвы. Великий князь велел отвечать: «Глинский по своим делам заслуживал великого наказания, и мы велели уже его казнить; но он, вспомнивши, что отец и мать его были греческого закона, а он, учась в Италии, по молодости отстал от греческого закона и пристал к римскому, бил челом митрополиту, чтоб ему опять быть в греческом законе. Митрополит взял его у нас от казни и допытывается, не поневоле ли он приступает к нашей вере, уговаривает его, чтоб подумал хорошенько. Ни в чем другом мы брату нашему не отказали бы, но Глинского нам к нему отпустить нельзя». Герберштейн сказал на это: «Государь мой потому приказывал о Глинском, что ему у великого князя служить нельзя и у короля нельзя же; так государь мой просил его затем, чтоб отослать ко внуку своему Карлу. Но если государской воли на то нет, то государь освободил бы его теперь, чтоб я видел его свободным». Ответа не последовало.