Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи

На острой косе, между Аргунью и Шилкой, расположилось наше небольшое казацкое селение — Усть-Стрелка [3]. Отсюда, ниже, весь правый берег уже китайский.

Такой же пустынный, покрытый рублеными лесами, как и наш. На его берегу стога сена — это казаки наши снимают у китайцев их угодья в аренду.

По китайскому берегу в голубой блузе и широких штанах, с косой сзади, пробирается китаец — это нойон, начальник пограничного поста. Вот его избушка. Этому нойону пароходчики дают несколько рублей и рубят китайский лес на дрова, на сплавы, и так же поэтому мало леса у китайцев, как и у нас. Молодяжник растет, а от старого только следы, — дорожка, по которой спускали его со стосаженной высоты. Много таких следов. Спущенный к реке лес вяжется в плоты и спускается к Благовещенску.

А еще через полчаса мы пристали и к станции Покровской.

На мгновение улыбнулась было надежда, что стоявший у берега большой пароход повезет нас вниз по реке. Но, увы! большой пароход идет вверх, а вниз, часа четыре тому назад, ушел почтовый, следующий же пойдет не раньше трех дней.

Поистине в нашей злополучной поездке какая-то скачка с непреодолимыми препятствиями: и чем больше напряжения с нашей стороны, тем все хуже выходит.

На наш вопрос: сколько наш пароход взял бы за доставку нас в Благовещенск, ответ: «Пятьсот-шестьсот рублей».

Этого барьера по крайней мере не перескочишь. Сегодня ночуем на пароходе, а завтра перебираемся на берег, если, впрочем, найдем квартиру, так как ни гостиниц, ни постоялых дворов нет. Ни того, ни другого не желают всесильные здесь казаки.

Вечереет. Мы стоим у берега. Зеркальная поверхность воды, прекрасный закат и тишина. Изредка только нарушается она вздохами нашего парохода. Как загнанное животное при последнем издыхании, он вздыхает тяжело-тяжело.

Вот розовой мглой охватило воду, вспыхнула она на мгновение в ответ небу ярким заревом и задымилась вечерним туманом.

Огоньки загораются на берегу нашем и китайском.

Село Покровское на небольшом от берега возвышении — все, как на ладони: две церкви, несколько зажиточных домов, но большинство бедных.

— Вот казаки, прямо сказать, грабят, а нищими живут: все кабак…

Это говорит пришедший к нашему капитану в гости капитан большого парохода, на который мы возлагали было наши надежды. Мелкая фигурка, блондин, лет тридцати пяти. Полный контраст с нашим. Наш капитан старый морской волк, громадный, с кожей темной и блестящей, как у моржа, шестидесяти двух лет, молчаливый и несообщительный. Новый. же капитан охотник поговорить, и в полчаса он рассказал много интересного. Он сам казак, но признает, что ленивее казака ничего нет на свете.

С постройки Забайкальской и Уссурийской дорог, когда появились в качестве рабочих китайцы, казаки возненавидели китайцев. В борьбе с ними все меры дозволительны. Их убивают, обкрадывают.

— Вы слыхали, вероятно, что вот китайцы детей в котлах варят. Выдумка голая: знает, что врет, и врет, — врет и верит уже сам: сам себя разжигает… Вчера пришел я с пароходом сюда; атаман на пароход: так и так, на каком основании китайцев-пассажиров на пароходе везете, паспорты у них неисправные. — «А я откуда знаю? Я не полиция… Пассажир сел, деньги отдал, больше до меня не касается». А вся штука в том, что эти пассажиры взялись по три копейки с пуда выгружать наш груз. Так вот откажи им, а казакам по пятаку отдай. А дай по пятаку, по гривеннику запросят, сами себя не помнят. Составил протокол, к мировому тянет меня. Ну, однако, мировой не то, что было: можно сказать, с ними пришел и закон, наконец, старое пора и забыть.

— Хорошее было старое?

— Денной грабеж был. У какого-нибудь полицейского чина в полной власти… Как вот у китайцев, такая же организация…

— А китайцы ваши действительно были без паспортов?

— А без паспортов, шельмецы… Есть у них что-то по-ихнему написанное, а что. такое, кто разберет? Настоящих паспортов ни у одного нет, у всех, кто здесь работает… идут и идут… и нельзя их не брать в работу: кто ж работать будет? Из-за чего же? Мы все из Маньчжурии покупаем: и хлеб, и мясо, и водку, а без них мы досиделись бы до двадцати рублей за пуд говядины, как было во время Желтугинской республики…

На берегу в раздумье, слегка покачиваясь, стоит рабочий в блузе, высоких сапогах и слушает, что говорит капитан.

Лицо его слегка вспухло, он светлый блондин, маленькие умные глаза его впились в говорящего.

На последние слова капитана он раздраженно говорит:

— Не придется…

— Что не придется?

— Не придется, и господин прокурор господ китайцев, прохвостов и жуликов, вон выселит всех до последнего на ту сторону (он показывает на китайскую границу)… чтобы и казаки могли есть хлеб, который им посылается судьбой. И не для того посылается, чтобы его китайским тварям отдавать. Так-с… На копейку бы просил казак всего больше, и того нельзя уважить…

— Вот и слушайте его… А скажите им, что в России за пятачок семьдесят верст везут, да нагрузят и выгрузят…

— Россия нам не указ.

— Не указ? А в Америке копейку за это самое платят.