Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи

Из рассказов, между прочим, выясняется несомненный факт, что русским корейцам живется гораздо лучше, чем их братьям в Корее. Они говорят, что, если б не запрещались переселения, вся Северная Корея перешла бы в Россию, особенно с тех пор, когда приехал мировой, когда нельзя больше безнаказанно ни убивать, ни бить их. Но переход из Кореи строго запрещен, и всех таких переходящих, и корейцев и китайцев, препровождают обратно. При этом корейское начальство ограничивается выговором и тут же отпускает их, а китайское тут же или сечет, или рубит головы. Поэтому китайцы такому обратному их водворению противятся всеми средствами, и нередко дело кончается кровопролитием, причем китайцы дерутся ожесточенно и даже умирающие стараются ранить или подстрелить преследующих их.

Обыкновенно облавы на таких тайных переселенцев делаются в тех случаях, когда произойдет какое-нибудь убийство или грабеж и виновных не хотят выдать. Но одна угроза, что будет обыск, уже делает то, что преступников сейчас же приводят.

Так, на днях были убиты двое русских с целью ограбления, и убийцу — китайца привели сами китайцы. Чтоб он не убежал, русские власти обрезали ему косу: этого довольно; в Китае уже за одно то, что он без косы, его ждет смерть, тогда как в России самое большое за убийство — бессрочная каторга.

На самом берегу Тумангана, у пограничного знака, стоит фанза, в которой живет наш офицер и несколько солдат.

Ничего печальнее такого одиночного существования представить нельзя себе. Офицер, молодой и симпатичный, коротает свое время собиранием гербариума, охотой. Охота здесь прекрасная, к тому же осень и перелет.

Вечером, когда потухнут огни неба, — когда вся река, в перспективе наморщенных, как шкуры собирающихся броситься тигров, гор, окрашенных непередаваемым отливом заката, с водой нежно-фиолетового цвета, с спящими на ней там и сям лодочками рыбаков-корейцев, — в бледном небе раздаются то нежный гортанный крик журавлей, то резкое кряканье уток, то далекий крик гусей. А в воде миллион всевозможных рыб, и из них первая, красная кета — та же лососина.

Последний вечер на русском берегу. Я слушаю рассказы о тиграх и барсах.

Тигр благороднее барса. Перед нападением он всегда показывает себя и нередко играет с врагом, как кошка с мышью. Он то прыгает, то ложится, машет хвостом и смотрит. На окрик он бросается.

Кореец пользуется этим и, приготовив себя и свое копье, бросает тигру такой вызов:

— Принимай мое копье!

Искусство так поставить копье, чтоб тигр схватил его зубами, а затем, — и для этого нужна немалая сила, — надо это копье, протиснув сквозь сжатые зубы тигра, всадить ему в горло.

Барс же всегда нападает из засады: с дерева, со скалы.

Раненый, он притворяется мертвым, а когда к нему подходит доверчивый охотник, он бросается на него.

И тот и другой боятся огня и шума, и поэтому на ночь корейцы, в походах, разводят костры, а при появлении тигра, если не желают с ним сразиться, поднимают шум: кричат, стучат в литавры.

14 сентября

Шесть часов утра. День просыпается лениво. На западе синие тучи, и тонут в сизом тумане горы и даль реки. Но восток уже ясен; безмятежно искрится там река, светлая, прозрачная. Спят дальние горы в лучах, плывут плоты и корейцы на них.

Мы собираемся: складываются палатки, затюковываются вещи. С места я разбиваю мой отряд на три части: один идет прямо на г. Херион, другой идет по направлению Кегенху, а я отправляюсь сперва в бухту Гашкевича, к устью Тумангана.

К вечеру я догоню тех, что пошли на Кегенху, а через три дня мы все соединимся в Херионе.

Мы уже переезжаем реку.

Поднялся ветер, и тучи закрыли небо. Чувствуется уже осень, — холодно.

Паром, длиной до 4 1/2 сажен, может поднять до 300 пудов или 17 лошадей. Спереди он узок, но расширяется и доходит до ширины 1 1/2 сажен.

Работают два корейца, двумя веслами сзади кормы, выделывая веслом восьмерки. При полном грузе работают восемь весел.

На другой стороне реки большая песчаная отмель, ясно показывающая горизонт высоких вод (до 3 1/2 сажен, как оказалось по измерению).

Паром до берега не дошел, и мы вброд, ниже колен, прошли на берег. Корейцы предлагали перенести нас на своих плечах, но мы решительно отказались.

На берегу уже ждут две арбы, запряженные быком и коровой. Запряжка с двумя оглоблями; на шее род английской шоры из веревок, в ноздре же животного кольцо, от которого веревки проходят между рогами: этими веревками и управляют. В такую двухколесную арбу — колеса сплошные — накладывают до 15 пудов и берут по копейке с пуда и версты. Это ровно в десять раз дороже обычной нормы других стран.

У подъезжавших к нам корейцев мы меняем деньги. За наш рубль, или японский доллар, нам дали пятьсот кеш.

Кеша — медная монета, величиной между двумя и тремя копейками, с дырочкой посредине, чрез которую и нанизываются эти деньги на веревочку. Мы разменяли только шесть рублей и не знаем, куда деваться с этим грузом.

Наш проводник к бухте Гашкевича русский корейский старшина.