Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи

Там тоже и пушки и ружья, хотя там и не регулярные солдаты, а род обязательной для всех милиции. Утром и вечером играет зоря, и монотонные звуки длинных труб несутся по реке.

Воины и здесь, как и в регулярных войсках, не носят особой формы: форма одна и для них, и для хунхузов, и для мирных жителей: на голое тело надевается кофта, широкие штаны, одни, другие, на ногах китайские туфли с войлочной высокой подбивкой.

Наш гигант-капитан заявил, что надо известить китайцев, иначе опять стрелять будут.

— Да ведь мы опять в Корее.

— Все равно.

— Все равно, так извещайте.

С первыми лучами света мы пускаемся в туманную еще даль реки.

Но рассвет быстрыми шагами идет.

Уже из серого жемчуга перламутровыми стали облака, вот вспыхнули рыжим огнем они и словно приподнялись и, дымясь, клубятся в небе.

А там, в глубине, еще темной сталью отливает река, синеватый дымок прячется в ущельях гор, и словно еще спит все предрассветным, самым лучшим сном.

Чей-то далекий крик пронесся по реке, и замер, и разбудил округ. Кричат петухи, вьется дым из труб, шумит река и золотятся уже лучами западные вершины гор.

Облака сбежали с неба, остались только там и сям мелкие-мелкие следы их, чешуйчатые, как полосы намытого песка сбежавшего дождевого потока.

Свежо, сыро еще, но уже осветило все, все уголки, ясное утро и обещает веселый солнечный день, хотя барометр и упал немного.

Барометр, однако, не ошибся. Мелкие оторванные перламутровые облака окружили солнце и, прикрывая его, рельефно открывают спрятавшуюся за лучами солнца даль. Словно отпечатана она в прозрачном воздухе и спит неподвижная, вся в горах, в синеватой мгле осеннего дня. Одинокая сосна на далекой вершине, на другой, на террасе, словно замок — грозный, темный, где проходит или прошла какая-то неведомая жизнь.

Громадные черные бакланы носятся по реке или сидят на берегах, едет под утесистым берегом китаянка верхом на лошади, нарядная, зачесанная, работник ведет в поводу ее лошадь. Там и сям стоят такие и большие, чем наша, шаланды с разными товарами: солью, мукой.

Маленькая, как корыто, лодочка плывет; прирос к ней кореец и маленькими двусторонними веслами искусно управляет, и прыгает с ним лодочка по острым волнам переката и быстро скользит вниз. Вчера мы обогнали эту лодку и видели в ней гребущего корейца и другого, неподвижно лежавшего (малейшее движение, и лодка опрокидывается), укрытого до головы. Желтое лицо лежавшего, острый взгляд черных глаз говорят о болезни, — это купец, заболевший на чужой стороне, спешащий теперь в родной город И-чжоу.

В его глазах напряженный страх: доедет ли.

Сегодня уже весь он покрыт, и взявшийся доставить его печально кричит П. Н.:

— Умер.

Как умирал он на этих волнах, не двинувшись, не опрокинув лодки? Может быть, и умер оттого, что, сделав движение, опрокинул лодку и утонул.

Лицо лодочника печально, и будет везти он свой груз еще дней восемь, задыхаясь в отвратительном трупном запахе. Но другого выхода ему нет. Как вознаградят его, может быть, обвинят его? Фигура лодочника говорит о его беззащитности, нравственной придавленности.

— Зачем он не заявит ближайшему начальнику, не предаст тело, ну хоть временно, земле, а там уведомят его родных?

П. Н. кричит ему что-то, тот отвечает:

— Он обещал живого или мертвого привезти его в его дом.

— Получил ли он деньги?

— Ничего не получил.

— Покойник везет с собой деньги?

— Он не знает.

— Кто удостоверит, за сколько он нанят?

— Небо.

Нет, конечно, он врать не будет. Кореец ведь не врет.

Мы плывем дальше. Горы опять подошли, и узоры их ковров видны рельефнее, — посохшая трава, мягкий светло-коричневатый, бархатистый фон. Лес с посохшими листьями, островками там и здесь выступает темно-коричневый бархат.

Это гигантская шкура тигра, он залег здесь и спит под голубым небом, над голубой рекой.

Вот сидит каменный человек.

— А там, у ног его, — объясняет капитан-китаец, — лежит другой такой человек. Это брат убил брата и сел, а когда спросил его один старик: «Ты что дела ешь?» — он ответил: «Брат мой спит, я стерегу его». — «Ну и стереги, пока свет стоит».

А вот скала тигр. Громадная голова, вдавленная между плеч, и лапы — точно пригнулся и вот-вот прыгнет.

— На голове у него след от тигровой лапы, — объясняет тот же капитан.

— Отчего же он тут?

— Его не знает, — переводит В. В., — шибко давно было это.

Немного я узнал с моим В. В. о китайском житье-бытье. Хочу в И-чжоу подыскать корейца, хорошо говорящего по-китайски, тот будет переводить П. Н., а он мне. В. В. разве в том отношении будет полезен, что с ним китайцы разговорчивее и откровеннее будут.

Я занимался, когда меня позвали:

— На китайском берегу моют золото.

На отлогом китайском берегу сидели две партии корейцев, по пяти человек, сидели и что-то делали.

Мы пристали к берегу, и проводник кореец, он же и сказочник, отправился сперва один спросить у корейцев позволения подойти к ним.

Увидев идущего к ним корейца в их же одеянии, хищники, успевшие уже навострить лыжи, остановились и, выслушав просьбу, изъявили согласие на наш приход.