Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи

Теперь все изменилось, и корейские женщины славятся целомудренностью.

— Вот в Корее много балованых женщин.

— Но ведь и там пять лет назад вышел новый закон.

— Что закон? Закон ничего не может переменить. Хуже стало: нельзя прямо, потихоньку делают… болезни…

У здешних корейцев наделы и такие же общинные порядки, как и в остальной России. Жалуются они очень на дорожную повинность. На волость в 1500 дворов приходится таких дорог с лишком 200 верст. Прежде они взносили на их ремонт деньгами — 6000 рублей в год, но с этого года введена натуральная повинность, которая, очевидно, очень не по вкусу им.

Зато введение с прошлого же года мирового судьи удовлетворяет корейцев выше головы. Они не могут нахвалиться как и самим мировым, так и вообще идеей мирового суда. Хвалят они и своего пристава, открывшего им несколько школ.

Иногда мы останавливаемся и разговариваем с корейцами: их много в поле — они молотят овес. В своих белых костюмах они действительно напоминают белых лебедей.

Следующий рассказ выслушан мною от нескольких корейцев и подтвержден старшиной, старостой и переводчиком П. Н. Ким.

В 1896 году, в конце весны, корейский подданный, кореец Хен, был найден замерзшим на берегу озера Сенденыпи, близ Красного Села и его выселка Сегарти.

Дальние родственники Хена дали знать жене и сыну умершего. Шестнадцатилетний сын с двумя другими корейцами пришли к трупу. В то время, как сын наклонился над трупом отца, раздался выстрел из группы нескольких солдат, стоявших в версте, и мальчик с пробитым лбом упал мертвый на труп своего отца.

Два других корейца убежали.

Следствие выяснило, что солдаты по близорукости приняли корейцев за лебедей, и было поэтому прекращено.

Корейцы просили меня записать, что они сами показали, что солдаты приняли их за лебедей, и ничего не имеют против оправдания подсудимых. Не имеет и вдова, живущая теперь в Красном Селе, но только она боится с тех пор русских и, когда увидит, бежит от них, как сумасшедшая.

13 сентября

Все эти дни мы с Н. Е. простояли лагерем у Красносельской переправы на берегу величественной и красивой реки Туменьула или Тумангана по-корейски. Это пограничная на всем своем протяжении река между Кореей и Маньчжурией.

Возле нас, в нескольких саженях, каменный пограничный знак Г. — точка, где сходятся границы Китая, наша и Кореи.

Эти дни мы занимались поверкой барометров, кипячением воды, астрономическими наблюдениями, исследованием реки и нивелировкой окружающей местности, в предположении дать реке более благоприятный выход в море, так как при теперешнем, благодаря как встречному морскому течению, так и ветрам, устье реки настолько засоряется песком, что вход и выход из нее обставлен непреодолимыми препятствиями. Весьма вероятно, что река эта прежде текла в бухту Посьета. И теперь в высокую воду один из рукавов ее, как раз в этом месте, переливается и течет по старому руслу. Работы по отводу не представляли бы серьезных препятствий. Длина такого канала по совершенно ровной местности в мягком грунте составила бы четыре с половиной версты.

Что касается астрономических работ, то ими занимается А. И. З., а В. А. Т. помогает ему. Мы же остальные получаем, что нужно каждому из нас в готовом уже виде.

Сегодня снимаются З., Т. и К., и мы с Н. Е. остаемся одни. Завтра и мы снимаемся.

Вокруг нас все время корейцы, ласковые, гостеприимные, хотя и готовые получить за все немного дороже. Где, в какой стране это не практикуется с такими туристами, как мы?

Я был в школе деревни Подгорской. И учитель и ученики — корейцы. Положение учителя очень плохое. Получает он пятнадцать рублей в месяц и при здешней дороговизне живет хуже крестьянина-корейца.

— Чай пьете?

Он только рассмеялся и махнул рукой.

Дети усердны и все поразительные каллиграфы. И к остальным наукам, впрочем, корейцы очень способны.

Здание школы просторное и светлое. Школа устроена в этом году.

По вечерам, когда я возвращаюсь с работ, около меня толпится много корейцев. Один из них, человек лет тридцати пяти, маленький, с черными глазками, маленькими руками и ногами, прислан ко мне учителем, как человек, Знающий много рассказов из корейской жизни. Он сидит на корточках и со всем жаром художника, весь увлеченный, рассказывает. По временам переводчик П. Н. останавливает его, не надеясь на свою память, передает мне, а я записываю. Все остальные корейцы сидят на корточках и серьезно, внимательно слушают. Если рассказчик сбивается, они поправляют его, и иногда поднимается горячий спор.

Так я записал уже до десяти сказок и рассказов.

Этот кореец-художник принял мое предложение и отправляется со мной по Корее: он будет помогать мне собирать те рассказы, которые удастся собрать.