Том 5. Земная радуга. Воспоминания

Ах, отворите! Ах, отворите
Мне двери счастья в мой светлый рай! –

звенели с берега печальные, не понимающие своей печали девичьи голоса.

Она снова взглянула на него и тут увидела последнее, переполнившее чашу: у него в петличку пиджака была просунута крупная конская ромашка.

– Украсился!

В порыве неизъяснимого отвращения, она выхватила цветок и швырнула его на скамейку.

– Пошлость! – задыхающимся голосом почти простонала она. – Вы весь такой! Весь! Весь! Уходите! Ради бога уходите… иначе я…

– Ну, хорошо, Вера Андреевна. Успокойтесь. Я уйду, раз я так вас раздражаю.

Он уже сделал несколько шагов, но приостановился в горестном недоумении.

– Я ничего не понимаю… Может быть, позволите, все-таки, проводить вас. Простите, я даже не знаю… Ну, бог с вами…

Она нетерпеливо отвернулась.

Когда она подняла голову, он был уже далеко.

– Обернется или нет? Обернется или нет? Нет. Словно тяжелая волна скатилась с ее головы, с плеч.

В глазах потемнело, зазвенело в ушах, сердце стукнуло. Ну, вот и кончено. Точно вся она опустела. Так устала, так стихла.

– Ну что же это я наделала? Как грубо, как глупо! Черт знает что! Что со мной было?

Ее всю затрясло странным, невеселым смехом.

– Господи, да я, кажется, плачу…

Было, вероятно, то, что, когда она ехала сюда, к морю, на свидание с этим милым, славным человеком, она думала о другом море, южном, солнечном, о веселых друзьях, о нарядном ресторане на набережной, о молодой итальяночке, певшей страстным голосом под звонкую гитару: «L'amor e corre zucchero!», и о милых глазах, смотревших на нее восторженно и влюбленно.

Ах, озарите вы, озарите
Лучом приветным наш темный край! –

поют эти уродины под тусклым небом, и в горький туман плывет печаль их голосов.

Вот еще две вышли из боковой аллеи и идут к ее скамейке, где она сидит и плачет. Одна из них худенькая, черненькая. Глаза у нее совсем ушли глубоко-глубоко, и веки плотно склеены. Только черная полоска ресниц отмечает их место. Другая белобрысая, глаза у нее мутно-серые, и оба скошены к носу. Эта курносая, пухловатая. Идут под руку. Говорит курносая, рассказывает плавным голосом:

– Такая это красота, что и описать нельзя. Море голубое-голубое, а вдруг рассердится и потемнеет. Ну, совсем тогда синее, и по нем белые морские баранчики прыгают, играют. И так оно красиво да весело, что некоторые матросы так нипочем домой не хотят. А на берегу-то какая красота! Ни пером описать. Травка зелененькая, и в ней цветочки-и белые, и красные, и желтые, и синие. А над каждым цветочком пляшет бабочка. И какого цвета цветочек, такого цвета и бабочка.

– Чего же они пляшут? – недоверчиво спрашивает черненькая. – Им, поди, тоже есть надо.

– Да им поесть одна минутка. Глотнет росинку с цветочка, вот ей и все. И снова пляши.

– Да ведь ты же не видела, – вдруг раздражилась черненькая. – Ведь ты же от рождения.

– Мало что не видала. Я и так знаю.

– Да что у тебя все красивое да красивое. Этак у тебя и Дарья Павловна красивая.

– Дарья Павловна, как цветок Божий.

– А голос-то какой. «Не отчепляйтесь» – ровно сыч.

– Голос не беда, а зато сама… Постой!

Они подошли к Вере Андреевне. Курносая ощупала скамейку руками.

– Садись, – сказала она. – Ишь, что тут? Цветочек? Знаешь, это один мальчик хорошенький-хорошенький приходил, увидел нас и подбросил.

– Да что ты? – удивилась черненькая. – Ей-богу?

– А и цветочек! Ну и цветочек! – ласково тянула курносая, перебирая смятую ромашку. – И каждый лепесточек разный. Вот этот голубенький, а этот розовый. Да ты пощупай – сразу поймешь, что розовый. А вон еще желтенький. А этот – ну, поверить трудно – совсем золотой. Господи, сколько тут радости. И все для нас, и все нам. В одном цветочке. А ведь таких цветочков-то по всей земле раскидано миллионы. И бабочки над ними вьются, и все так красиво, так красиво, что иной ангел не выдержит, порхнет с неба украдочкой, поцелует такой цветочек али бабочку, да и опять за облака и смеется нам сверху. Вот помолчи. Послушай. Слышишь – смеется?

– Девицы! – закричал с берега бабий голос. – Собирайтесь в кучу. Пора!

Слепые встали, взялись под руку. Курносая приостановилась.

– Слышишь? Слышишь? – спросила она, повернув голову к скамейке, где тихо плакала дама в шляпке. – Слышишь ангела?

И обе, радостно улыбнувшись, заковыляли неровной развалистой походкой к берегу.

Типы прошлого

1

Дядя Полкаша

Иногда очень хочется представить себе современную русскую жизнь, среднюю жизнь средних русских людей. Оказывается, что это чрезвычайно трудно. По свидетельству многих – сплошной кровавый кошмар, а если судить по советской литературе, так даже милиционер плачет от умиления, глядя на беспаспортного бродягу. Как вывести среднюю линию – воображения не хватает.

Какие там живут люди, мы не знаем. Но зато знаем, каких людей там больше нет, какие типы, прочно установившиеся в нашей прежней жизни, ушли навсегда и бесповоротно.