Том 5. Земная радуга. Воспоминания

Поездка предполагалась очень веселая, но ночь, проведенная в душном дамском отделении, сильно нас утомила. Вдобавок Мара схватила насморк, и въезжать с красным носом в Испанию, в страну солнечной мечты, казалось ей настоящей трагедией. Мы обе были в дурном настроении.

Станция, цель нашего путешествия, оказалась совсем маленьким захолустным вокзальчиком. По платформе толклись какие-то мужики с мешками и пилами и нервно ходил большими шагами прилично одетый молодой человек мрачного вида. Он посмотрел на нас, сдвинул брови и стал протискиваться через толпу прямо к нам.

– Смотри, – сказала я Маре, – вон какой-то испанец идет к нам. Это не твой дядя?

– Молчи, – шепнула Мара. – Начинаются испанские романы. Веди себя сдержанно.

Испанец подошел и спросил:

– Мара Линова?

– Да, да! – закричали мы по-испански. «Да» – слово легкое, из первого «Разговора с испанцем».

– Здравствуйте, – отвечал он нам по-русски. – Я секретарь. Я вас сразу узнал.

– Почему же вы нас узнали? – кокетливо спросила Мара.

– Да ваш дядюшка сказал, что, как вылезут из вагона две растерянные индюшки, – это и будут мои племянницы.

Я очень обиделась.

– Я вовсе не племянница, – гордо сказала я. – И очень этому радуюсь. А, во-вторых, мы ничуть не растерялись. Мы привыкли путешествовать.

Мара посмотрела на меня удивленно – никогда мы с ней не путешествовали. Но, кажется, была довольна. Поставили нахала на место.

– Надеюсь, дядя здоров? – спросила она самым светским тоном.

– Дядя? Ваш дядя, конечно, болен. Впрочем, в нашем доме все всегда больны, так у нас полагается. И люди, и собаки.

– Что же с ним?

– Не знаю наверное. У собаки чесотка. Кажется, у дяди тоже. Он вчера уехал в Мадрид.

– Что же он там будет делать, раз у него чесотка?

– Не знаю. Будет чесаться.

Мы с Марой молча переглянулись. Подошел шофер, подхватил наши чемоданы и понес их к выходу.

Сели в автомобиль. Я молчала. Мара сморкалась. Нос у нее был красный. Мы старались не смотреть друг на друга – так нам обеим было неловко за этого дурацкого секретаря. И неизвестно, что еще ждет нас впереди. Уж очень все складывалось беспокойно и невесело.

Ехали по узеньким тряским улицам очень недолго. Никакой Испании не чувствовалось.

У дяди оказался довольно большой дом с садом. Вошли в переднюю.

– Подождите здесь, сказал секретарь. Я пойду предупрежу вашу тетку.

Говорил он шепотом и как-то сразу утратил всю свою уверенность.

Мы стояли около наших чемоданов и, вероятно, действительно были похожи на двух растерянных индюшек

Ждали довольно долго. Наконец, откуда-то из глубины вышла высокая пожилая дама с желтыми, взбитыми надо лбом, волосами. Первое, что я поняла – дама немодная и очень сердитая.

– Которая из вас? – строго спросила она.

– Я, – кротко отвечала Мара.

– Значит, вы не получили моего письма?

– Мы получили телеграмму от дяди, что мы можем приехать, – лепетала Мара.

– Да, но я послала вдогонку письмо, что лучше не надо. Приглашать гостей из Франции, где сейчас такая ужасная эпидемия гриппа и так легко занести ее к нам, было очень легкомысленно со стороны моего мужа.

Она вдруг остановилась и уставилась прямо на Мару.

– Отчего красный нос? – в ужасе воскликнула она. – Нос! Нос красный!

– У меня просто насморк

– Насморк! – всплеснула руками тетка. – Вот оно то, чего я боялась. В постель, в постель, сейчас же в постель! Лиза! – закричала она, повернувшись к боковой двери. – Вы ждите здесь. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас уложили.

Она быстро выбежала, сейчас же снова вернулась, схватила Мару за руку, вернее, за рукав, и потащила за собой. Я молча следовала за ней.

– Сейчас же раздеться и лечь, – скомандовала тетка. – Три дня на полной диете, полный покой, а там видно будет.

– А я? – робко спросила я.

– Вы можете пока еще не ложиться, но из комнаты вам выходить абсолютно запрещается. Вы, наверно, уже захватили болезнь и совершенно ни к чему разносить ее по всему городу. Будете сидеть вместе. Вечером вызову доктора.

Она вышла, нюхая какой-то флакончик, который вынула из кармана. В комнате осталась горничная. Горничная стояла, сложив руки на животе, и смотрела на нас по очереди вопросительно.

Я вынула из сумочки испанский словарь и спросила ее, как ее зовут.

– Меня зовут Лиза, – отвечала она по-русски. – У нас весь дом русский. Если что нужно, позвоните. Кушать вам подадут сюда.

– Нам ровно ничего не нужно, – сказала Мара. – И пожалуйста, уходите.

Горничная ушла, а Мара села на постель и заплакала.

Так просидели мы в карантине три дня.

Приходил доктор, что-то спрашивал, но так как в его фразах не было ничего ни про племянника, ни про собаку, то мы ровно ничего не поняли. Он все-таки приложил свое мохнатое ухо к нашим спинам, посчитал пульс, потрогал гланды и ушел, погрозив нам пальцем. Мне кажется, он заподозрил, что мы притворяемся больными, чтобы для чего-то надуть тетку. Вид у него был какой-то лукавый.

Еду приносила сама Лиза. Она сказала, что, судя по газетам, за границей страшная эпидемия и тетка боится заразы.

Марин насморк давно прошел, но она ужасно нервничала и боялась, как бы я ее не бросила и не уехала одна домой.