Том 6

Угроза «укрепления государственной власти» против «анархии», т. е. против рабочего класса и всех слоев городского населения, которые не удовлетворялись программой г-на Ганземана, оказалась весьма серьезной. Можно даже сказать, что, если не считать повышения налога на свекловичный сахар и водку, эта реакция против так называемой анархии, т. е. против революционного движения, представляла единственное серьезное дело министерства дела.

Множество процессов по делам печати на основе прусского права или, в случае его неприменимости, на основе Code penal {Уголовного кодекса. Ред.}, многочисленные аресты на том же «достаточном основании» (формула Ауэрсвальда), введение в Берлине института констеблей[113], причем на каждые два дома приходился один констебль, полицейские покушения на свободу союзов, натравливание солдатни на непокорных граждан, натравливание гражданского ополчения на непокорных пролетариев, осадное положение, как устрашающий пример, — все эти деяния ганземановских времен еще свежи в памяти. Описывать их подробно нет надобности.

Кюльветтер резюмировал эту сторону деятельности министерства дела в следующих словах:

«Государство, желающее быть истинно свободным, должно иметь в качестве исполнительной власти значительный полицейский персонал»,

на что сам Ганземан пробормотал следующий, ставший у него уже неизменным, комментарий:

«Это окажет также значительное содействие восстановлению доверия, оживлению парализованной торговой деятельности».

При министерстве дела «укрепились», таким образом, старопрусская полиция, прокуратура, бюрократия, армия — на содержании, а значит и на службе у буржуазии, как воображал Ганземан. Словом, они «укрепились».

В противовес этому настроение пролетариата и буржуазной демократии характеризуется одним фактом. В ответ на избиение несколькими реакционерами нескольких демократов в Шарлоттенбурге народ штурмовал в Берлине резиденцию министра-президента. Столь популярным стало министерство дела. На следующий день Ганземан предложил закон против мятежных сборищ и собраний под открытым небом. Так хитро интриговал он против реакции.

Таким образом, действительная, осязаемая, общеизвестная деятельность министерства дела носила чисто полицейский характер. В глазах пролетариата и городской демократии это министерство и собрание соглашателей, большинство которого было представлено в министерстве, а также прусская буржуазия, большинство которой составляло большинство в согласительном собрании, представляли не что иное, как старое, несколько подновленное полицейское и бюрократическое государство. К этому добавилось еще возмущение против буржуазии, ибо буржуазия господствовала и, в лице гражданского ополчения, превратилась в составную часть полиции.

Таковы были «мартовские завоевания» в глазах народа — они состояли в том, что и либеральные господа буржуа приняли на себя полицейские функции. Итак, двойная полиция!

Не в делах министерства дела, а лишь в его проектах органических законов обнаруживается вполне ясно, что оно только в интересах буржуазии «укрепляло полицию», это законченное выражение старого государства, и толкало ее к действиям.

В предложенных министерством Ганземана проектах муниципального устава, суда присяжных, закона о гражданском ополчении собственность в той или иной форме всегда является границей между теми, кто по закону пользуется правами, и теми, кто ими не пользуется. Правда, во всех этих законопроектах сделаны самые раболепные уступки королевской власти, ибо в ее лице буржуазное министерство надеялось приобрести ставшего безвредным союзника, но зато тем беспощаднее выступает господство капитала над трудом.

Закон о гражданском ополчении, санкционированный согласительным собранием, был обращен против самой буржуазии и должен был дать законный повод для ее разоружения. Правда, буржуазия воображала, что этот закон получит силу только после издания муниципального устава и обнародования конституции, т. е. после укрепления ее господства. Опыт, приобретенный прусской буржуазией в связи с законом о гражданском ополчении, должен был бы научить ее кое-чему; ей следовало бы понять, что все, что она до сих пор делает, как ей кажется, против народа, обращается только против нее самой.

Итак, для народа министерство Ганземана сводилось практически к старопрусской полицейщине, а теоретически — к оскорбительным различиям между буржуа и не-буржуа по бельгийскому образцу[114].

Перейдем теперь к другой стороне министерской программы, к борьбе против реакции.

В этом отношении министерство может предъявить больше благих пожеланий, чем дел.