Том 6

Никогда, думал я, не бросил бы школу, если б вместо алгебры ввели сексологию; раньше я был слаб в коленках мечтать о такой вот даме сердца, души и прочих органов; каждому остолопу и олуху, ошалевшему, вроде меня, от похоти, желаю такую вот училку жизни и одновременно премилое существо противоположного пола; о, это было счастьем и свободой, когда тело наконец-то перестало чувствовать себя несчастным из-за насильного недопущения его трижды ебаным-переебаным обществом к нормальному отправлению одной из мощнейших природных нужд, верней, сил; сила эта то связывала, то раздергивала, причем не только одного меня, и дома, и на дворе, и в киношке, и в вагоне метро, где, собственно, впервые и овладела она мною, лицом прижатым прямо к сиськам какой-то громадной волейболистки… всю жизнь жалею и буду жалеть, что не взял тогда ее за руку и не повел к себе домой, где никого не было… ведь она тоже пылала, я это чувствовал, мы оба этого хотели, и все было бы о'кей, но я, как во сне, струхнул в трусики и тут же, подыхая от стыда, от жалкости своей, от вины перед девушкой, ни за что обиженной мною, от злобы на все эти сраные порядки, – выбрался из вагона не на своей остановке… сел, помню, на скамейку на «Площади Революции», между бронзовым пограничником с собакой и летчицей в шлеме – сел, спрятал лицо в руки и заплакал: ну что это, думаю, за жизнь, злоебитская сила…

Ну и, конечно, в школе баламутила мои мозги все та же проснувшаяся сила; а с Марусей до того мы допереписывались и доделились взглядами на жизнь, разными мыслями об искусстве, тайнах рождения и смерти, что были просто братом и сестрой, нормально и незаметно для себя обходящимися без всякого секса.

Кроме всего прочего, вокруг ключом била жизнь; старшеклассников со старшеклассницами – где только не отлавливали: и на чердаке, и в подвале, и в пионерской комнате, и в кабинках сортиров; уверен, что ничего такого не было в ранней истории, когда у парней начинал торчать и дымиться, а девки были готовы сделаться мамашками в связи с появлением этих дел; и вот, пожалуйста, ни слова о таких проблемах в опостылевших учебниках, только отбивавших тягу не только к литературе, но и к знанию основ и начал жизни.

Так вот, сначала первая в жизни дама сердца ставила мне по тому самому любовному предмету одни колы, потом стал я получать твердые тройки, за ними покандехали сплошные пятерки… продолжалось это пару месяцев, показавшихся целой жизнью, действительно до того не похожей на прежнюю, что я впервые же осознал чувство существования… не знаю как кому, но лично мне с каких-то пор знакомое выражение «Я мыслю, следовательно, существую» стало казаться нелепо поверхностным, односторонним, главное, уничижающим природу рыб, червей, птиц, зверей и собственного моего существа, знающего, что идеально демократичная по своей природе сила уравнивает естественные права всех животных на регулярные случки – ради продолжения рода… только обоеполым, особенно молодым людям, представителям единственного, самого сексушно разнузданного животного племени на земле, с этими делами приходится очень туго… «сдерживайте до свадьбы свои порывы»… «берите, пожалуйста, пример с Владимира Ильича и Надежды Константиновны, по словам которой у них обоих тоже были как молодые радости, так и общие взгляды на роль пролетариата в данном вопросе научного ленинизма…» когда почетный гость нашего класса, папаша моего кирюхи Коти, известный писатель, лауреат, Герой Соцтруда, рассказывал нам о какой-то моральной херне – весь класс схватился за животики и долго ржал… поэтому меня часто и не без подъебки звали Владимиром Ильичом, потому что натуральной Надеждой Константиновной являлась жуткая грымза и завучиха школы, чумовая охотница на шибко озабоченных и обжимавшихся где попало «прыщавок и прыщавцев», как она нас величала.