Том 6

«Мне же, – думал он, – абсолютно непонятно, к чему я здесь Люциферу… что, если бывшее, – всего лишь пролог, а нынешнее – первая картина какого-то давнишнего, тщательно подготовленного, злодейски дьявольского, потрясающе тонко режиссированного замысла, включившего в себя и меня, идиота несчастного, и шутовскую роль блатного пахана Валька, в исполнении гениального импровизатора Лубянова, возлюбил которого, аки брата своего?.. боже мой, боже мой… и вот вишу пескариком, вздернутым за губу глумливым рыбачком, стыну в воздухе на виду у «рыбачков», у восторженных авторов-исполнителей, рукоплещущих собственному успеху, ожидающих действия второго, действия третьего – последнего… наконец занавес падает, актеры торопятся в уборные, зрители в сортиры, в гардероб, мое же место на вешалке, точней, у стенки… не стыдно ли мне? – нет, как это ни странно… чего-чего, а попасть на крючок судьбы, случая или того, о чем не ведают сами «рыбачки», не стыдно… на крючке уже не до стыда, потому что боль за невинных разрывает сердце и душу острей, чем за себя… жалкости отведенной тебе роли – вот чего безумно стыдно… неприятно проигрывать, когда в банке не злато червонцев, а жизнь моя и милых мне людей свобода… и попрежнему невыносимо вспоминать постыдное разделение вполне мудацким умом настроений предреволюционных толп черни и интеллигентных кретинов, как и я, принимавших за «музыку революции» грохот говна, мочи и нечистот в трубах канализации всей страны, да в неумолкаемо урчавших брюхах красножопых гамандрилов, втыкавших штыки свои, свои клыки – в глаза, в мозги, в души… Господи, больше не к кому мне обратиться, я слаб, приоткрой хотя бы жалкий краешек неизвестности, нисколько никого не обезболивающей, но, как бы то ни было, объясняющей причины гнусно театрализованного бедствия, если не моего, то Екатерины Васильевны, Верочки, несчастной собаки… их-то за что и почему?.. ведь таких, как они – Ты же Всевидящ, Господи! – сотни тысяч, если не больше, на одной шестой части повсеместно обезумевшей суши, похоже, ставшей водами, мгновенно превратившими людей в планктон, медуз, раков-отшельников, летающих рыб, мальков, селедок, треску, севрюжек, семужек, китов, гигантских спрутов, морских ежей, электрических скатов, неистовых мече-молотовообразных акул НКВД, глотающих все, что в пасть попало…»

– Очнитесь, Александр Владимирович… мне показалось, что вы дремлете… поверьте, это совершенно актуальный для вас момент… вам не плохо ли?.. лицо искажено какой-то мухой, извините, черт бы меня побрал, мукой… видимо, сие вина отзвука донесенной до меня беседы Куприна с Алексеем Толстым… тот спросил у неопохмелившегося возвращенца над чем он сейчас работает… Куприн мрачно ответил: «Пишу «Хождения под мухой»… глотните валерьянки с водицей – она колодезная с моего участка, местную водопроводную не пью.

– Благодарю… если я и вздремнул, то без сновидений, с некоторых пор меня покинувших… думаю, это тот самый случай, когда, как говорит один мой знакомый, подсознанка пассует перед явью реализма действительной жизни, поэтому сия привередливая дама вынуждена отдохнуть в вашем санатории, извините уж и вы меня, имени Дзержинского.

– Может быть, нитроглицеринчика?

– Нет, нет, спасибо, я вполне соображаю что к чему.

– Хотите часок-другой отдохнуть, а потом продолжим?

– Благодарю, не помешало бы.

– Дерьмо, как видите, почти вычерпано нашими золотариками и мною – такова наша работа… помещение дезинфицировано… подследственную сволочь готовят к очень важному допросу, на котором вы уж поприсутствуйте… я ведь держал вас здесь и держу не ради разделения со мной, не скрою, чисто садистического, но, согласитесь, закономерного удовольствия… неужели вы ничего такого не чувствовали?.. вы просто заслужили это зрелище – ведь оно могло вам всего лишь присниться… порадуйтесь хоть немного – так легче встать на ноги любому существу, только что подыхавшему, но вдруг ожившему… именно этого, именно инстинктивной животной радости, вызванной спасением жизни, как самому себе, я вам, Александр Владимирович, желаю.

– Резоны сказанного вами понимаю, однако, прошу простить, зрелище не по мне… я ведь привык смотреть все больше в микроскоп, а на допросы – глаз бы мой единственный их не видел… мне бы вот, слабонервному инфантилу, хотелось узнать предельно краткое содержание следующего действия.