Том 6

Мне все чаще и чаще лезли в башку мыслишки о том, что не «голубчик» ли Котя, – уж больно странен был образ его жизни, полностью отчужденной от нормальных для парня поисков подружек, хотя внешне – ничего в нем не говорило о не такой уж редкой на земле наклонности… одиночество и стихи – вот что было для него истинно ценным и желанным… и я пришел в ужас, когда подумал, что свяжется он однажды или с нашей, на иглах сидящей компашкой, или с потасканными, вероятно, инфицированными забугровыми чмурами.

Бабки мои размножались со страшной силой и в рублях, и в валютах… это была эпидемия успехов и удач… только вот беда, вот ухмылка судьбы: куда девать-то было бабло?.. кому доверить перевозку?.. во что вложить с пол-лимона? – вот вопрос… мысль о предпринимательстве действовала на меня отталкивающе… тот же Михал Адамыч не раз говорил до перестройки, что ни в коем случае не следует пользоваться сберкассами…

Я начал то подумывать о покупке дачи с хорошим участком, где можно жить-поживать, зарыть поглубже цинковый сундучок до лучших времен, то решал свалить… но как, опять же, свалить?.. выезда мне не видать ни за какие взятки… переход границы – безнадега: граница нашей родины от нехера делать охранялась покруче, чем алмазные запасы Кремля… заделать, что ли, на худой конец фиковую женитьбу на бедной, но «съедобной» отъезжающей тетке?.. хорошо, допустим, заделал… а как быть с прессинами бабок, с досками, с ценнейшими рисунками Кандинского и прочими делами – куда все это прикажете девать?.. затырить сокровенные заначки в багаж – в ножки комода, в стенки гардероба или в ручку теннисной ракетки?.. тоже не проханже: грузчики и упаковщики – сплошь ханыги, рвань и грязная падаль… эти опустившиеся гниды знали свое дело туго: и бабки безбожно драли с отъезжантов, и рылись в ихнем багаже… так что же делать-то, Владимир Ильич Олух?..

Не было у меня нужного ответа, возможно, бессознательно я и не хотел его иметь.

Предки, разумеется, ничего не знали о моей жизни; должок я им вернул так же тайно, как и брал; иногда подкидывал кое-какие денежки, врал, что ишачу в «Интуристе», радовал разными импортными тряпками, но, в общем-то, были мне они до лампы, как и я им; я их понимал и нисколько не обижался; более того, я враз бы садовый домик им купил, если б не страх, что тут же донесут разные гниды, ненавидящие себя так, что желают ближним еще большей, чем есть в наличии у них самих, вшивости, безнадеги и вечной сосаловки.

Ничего дельного не придумав, говорю себе так: стоп, остановись, жеребчик, пока не одернули, пока уздой не изорвали губу судьбы твоей – вон погляди-ка, не сдувает ли с нее встречный ветер сгустков пены кровавой?..

Вдруг странная, никогда не приходившая в башку, является мыслишка… она могла бы выглядеть рыцарски снаряженной, прекрасно отточенной аргументами, одетой в непробиваемые латы категорий долга и необходимости, а также блистать различными обоснованиями своей правильности… да, могла, но, понимая, что Лубянка не дремлет, предпочла выглядеть просто… мыслишка была короткой и ясной: вот ты, Олух, всю жизнь стараешься допереть, откуда и как в генетической твоей памяти возникли два незнакомых языка, так?.. при этом или умозришь, или рыщешь у себя под носом… а для начала не полезней было бы перестать гнать бздюмо, взять да присмотреться к той же Италии, к родине одного из таинственных твоих даров?..

Я опешил – это была даже не мыслишка, ни черта не обещавшая, следовательно, совершенно честная, а руководство к действию.

Немедленно завязываю со всеми делами; тут же странное меня объяло нежелание спешить; возможно, оно было разновидностью того страха, который не может не охватывать человека, внезапно наметившего свал из родной страны; а вдруг рвешь когти навсегда?.. мало ли что может случиться?.. судьба – не программа бывшей КПСС, потому что судьба никогда не обсирается – обсирается только партия или сам человек… с другой, думаю, стороны, раз цель свала ясна и задача определена, то какого хера гнать картину… надо как следует собраться, упаковаться, душевно со всеми распрощаться – пусть все будет тютелька в тютельку… прощанье с родиной не терпит суеты – трагически неизбежное должно быть величаво, если слегка переиначить слова поэта… не выходить же на Лобное место с самодельным итальянским флагом, на котором красуется лозунг лозунгов: «Даешь покой и волю!», кстати-то, скромно в себя включающий требование свободы шествий, выездов, митингований, чтения любой литературы и прочих дел…