Том 6

Подъехали к «Есенину»… в вестибюле – совместный бронзовый бюст поэта и Айседоры Дункан, опоясанной натуральным шерстяным шарфиком, видимо, символизировавшим алкашество, повязанность чувств и случайную трагедию… уселись в кабинете… метр и пара красавчиков-официантов были первоклассно и тошнотворно предупредительны… тут чувствовалось, что с чем-чем, а с ресторанным сервисом страна скаканула назад – в тринадцатый, царствие ему небесное, в последний у России счастливый год минувшего столетия.

Когда, следом за знакомой по фоткам и мельканьям в ЦДЛ жирафоподобной моделью, на милых своих крылышках прилетела желанная Г.П., я ее познакомил с Михал Адамычем… на этот раз сердчишко не взмыло от радости, что вижу ее вновь, а кануло на миг в бездну, полную каких-то гадливых призраков неизвестности и необратимости… из бездны этой следовало выбираться, я и выбрался… стал перекидываться с жирафой замечаниями об общих знакомых… все пошучивали… Г.П., непонятно почему, выглядела такой необыкновенно веселой и счастливой, более того, расцветшей, что пришли на ум подаренные ей на день рожденья строчки меланхоличного Коти.

над яблонею паутинок сеть
березы с каждым днем грустнеют
но перед тем как пожелтеть
их листья светлозеленеют…

…Пришли стишки его на ум и в тот же момент – один, как говорится, к одному – вот что дошло до сознания: и Г.П. и старший мой друг, что называется, прикипели, верней, мгновенно приварились друг к другу… я различал в их лицах, в жестах, в ничего не значивших словах взаимную немоту предчувствия, вот-вот готового перейти в ясное чувство общей судьбы, что и называют любовью с первого взгляда… да, да, это была та самая немота быстро тающего одновременного неверия двух человек в счастливый случай, в сбывшуюся наконец-то мечту…

Думаю, спасло меня от нервозного запоя сведшее скулы сладостно-яблочное воспоминание… я ехал на автобусе домой… директор школы по новой, козел проклятый, велел не приходить без родителей из-за того, что я распространял на переменках похабную, тщательно анонимную пародию Коти на знаменитые стишки Степана Щипачева о любви…

любовью дорожить умейте
с годами дорожить вдвойне
любовь не капля молофейки
и не порнуха на стене
любовь тебе не струйка дыма
она и кайф и благодать
любовь – когда необходимо
на свадьбе тестю в жопу дать
в сортире тещу отъебать
любовью дорожить умейте
мы не в тюрьме не на войне
любовь – когда ты без копейки
а не за триста грамм корейки
мне на скамейке при луне…

Завучиха оттащила меня за ухо к директору… делать было нечего, пришлось взять на себя авторство… я ехал в автобусе, жить не хотелось, за окошком заледеневшим бежали почти невидимые зимние раздетые деревья… тянуло плакать и плакать от тоски… я уныло обдумывал все наилучшие виды самоубийства, увы, заведомо невозможные для такого, как я, гиперактивного, бесстрашного, одновременно очень бздиловатого, в общем-то, нелепо жизнерадостного коня… и вдруг под ногами, на полу автобуса, нахожу потерянный кем-то растрепанный томик: А. Дюма. «Три мушкетера»… я впервые в жизни почувствовал близость счастья единственности случившегося, вечно с тех пор живущего в памяти, вечно вопящего о приглашении не на казнь, а к жизни… это бабочка случайности влетела на крылышках потрепанных страничек сквозь заледенелое стекло прямо в одинокую мою душу… плевать мне уже было на директора, на школу, на ругань предков, на зависть к первобытным пацанам, самолично добывавшим огонь, дурея от похоти, бегавшим в лесных дебрях за девками и, слава богу, еще не знавшим ежедневных хождений в ненавистную школу…

Г.П. и Михал Адамыч увлеченно говорили обо всем на свете… впрочем, это был у них не содержательный разговор, даже не ритуальное, как у рыб или у птиц, предбрачное игровое общение, а спокойное любование тем, что только им двоим открылось, – той самой, что и у меня в зимнем автобусе, близостью счастья единственности случившегося… они были, на зависть мне, похожи на людей, всю жизнь готовых не пить, не есть, не спать – лишь бы завороженно любоваться колдовскою лунной дорожкой, осветившей разливанную тьму одиноких их жизней.