Том 6/2. Доски судьбы. Заметки. Письма

Знаете: я пишу Вам только, чтобы передать, что мне отчего-то грустно, что я непонятно, через 4 ч<аса> уезжая, грущу и что мне как чего-то вещественного жаль, что мне не удалось, протянув руку, сказать «до свидания» или «прощайте» В<ере> К<онстантиновне> и др. членам В<ашего> кружка, знакомством с которым я так дорожу и умею ценить.

Я увлекаюсь какой-то силой по руслу, которого я не вижу и не хочу видеть, но мои взгляды – Вам и Вашему уюту.

Я знаю, что я умру лет через 100, но если верно, что мы умираем, начиная с рождения, то я никогда так сильно не умирал, как эти дни. Точно вихрь отмывает корни меня от рождающей и нужной почвы. Вот почему ощущение смерти не как конечного действия, а как явления, сопутствующего жизни в течение всей жизни, всегда было слабее и менее ощутимо, чем теперь.

Что я делал эти несколько дней? Я был в Зоологическом саду, и мне странно бросилась в глаза какая-то связь верблюда с буддизмом, а тигра с Исламом. После короткого размышления я пришел к формуле, что виды – дети вер и что веры – младенческие виды. Один и тот же камень разбил на две струи человечество, дав буддизм и Ислам и непрерывный стержень животного бытия, родив тигра и ладью пустыни.

Я в спокойном лице верблюда читал развернутую буддийскую книгу. На лице тигра какие-то резы гласили закон Магомета. Отсюда недалеко до утверждения: виды потому виды, что их звери умели по-разному видеть божество (лик). Волнующие нас веры суть лишь более бледный отпечаток древле действовавших сил, создавших некогда виды. Вот моя несколько величественная точка зрения. Я думаю, к ней может присоединиться только тот, кто совершал восхождения на гору и ее вершину.

Приведу Вам дурно мной сложенные строки о том же.

О, сад! Сад!

Где железо подобно отцу, напоминающему братьям, что они братья, и останавливающему кровопролитную свалку.

Где орлы сидят подобные вечности, оплавленной все еще лишенным вечера днем.

Где лебедь подобен весь зиме, а клюв – осенней роще.

Где олень лишь испуг, цветущий широким камнем.

Где военный с выхоленным лицом бросает тигру земли, только потому, что тот величествен.

Где красивый синейшина роняет хвост, подобный Сибири, видимой с камня во время изморозков, когда золото пала и лиственей вделано в зеленый и синий местами бор, а на все это кинута тень бегущих туч; сам же камень подобен во всем туловищу птицы.

Где смешные рыбокрылы чистят друг друга с трогательностью старосветских помещиков.

Где в павиане странно соединены человек и собака.

Где верблюд знает сущность буддизма и затаил ужимку Китая.

Где в лице, окруженном белоснежной бородой, и с глазами почтенного мусульманина, мы чтим первого Махаметанина и впиваем красоту Ислама.

Где низкая птица влачит за собой златовейный закат, которому она умеет молиться.

Где львы встают и устало смотрят на небо.

Где мы начинаем стыдиться себя и начинаем думать, что мы более ветхи, чем раньше казалось.

Где слоны шатаются, как горы во время земного труса, и высовывают за милостыней хобот, протягивая его к мальчику, и твердят древний напев «есть хоцца! – поесть бы!» И хрипят, как сосны осенью, поворачивая умные глаза и шевеля уши.

Где белый медведь охотится, подобный морскому орлу, за несуществующей добычей.

Где живо напоминает мучения грешника тюлень, мечущийся по воде с неустанным воем.

Где звери научились спать перед бесстыдными взорами.

Где нетопырь спит, опрокинув тело, как сердце русский.

Где соболь показывает уши нежные, как две весенних ночи.

Где я ищу размер, где звери и люди были бы стопы.

Где звери блестят за решеткой, как за языком – мысль.

О, сад! Сад!

Сегодня я видел А. М. Ремизова. Его, кажется, заставляют грустить нападки печати.

Прощайте! в смысле до нового увидания!

Дайте мне возможность на бумаге проститься с Теми, Кого я не увидел, прощаясь. Передайте мой порыв и богомольность.

Велимир Хлебников

9 ч. в<ечера> 10.VI. Царскосельский вокзал.

18. В. В. Каменскому (Святошино, Киевской губ., 8 августа 1909 г. – в Пермь) *

1. Пишу Вам в надежде в близком будущем пожать руку.

2. Лето я провел в плену, «бесерменском полохе». То, что хотел сделать, не сделал.

3. Написал «Внучка Малуши», которой однако вряд ли могу похвастаться.

4. Мое настроение в начале лета можно было бы назвать настроением «велей злобы» на тот мир и тот век, в который я заброшен по милости благого провидения, теперь же я утихомирился и смотрю на Божий свет «тихими очами».