Пишет ли что-нибудь г. Мясоедов? На его Блейянской земле положительно есть звездный налет, и он мог бы создать большое и прекрасное. Очень хорошо, что его писания – страна, которая не знает над собой никаких влияний. Мне живо хотелось бы узнать его мнение о моих вещах, например, о «Аспарухе». Все так же ли делает набеги буйная немка с волосами черного барана?
Кончил ли Михаил Васильевич «Дон-Кихота»? Какая сумасшедшая мысль быть певцом сумасшедшего гидальго в век <сплошных> Санчо-Панчо! Жму его руку, кланяюсь Тамаре Иогансон и вообще приветствую!
Покровитель Вашего кружка, несомненно, Дон-Кихот, а не достоуважаемый оруженосец, и в этом его оправдание. Не слыхать ли чего-нибудь о «Садке Судей»!? На него, кажется, положили плиту молчания, но, мне думается, в «Аполлоне» должны были бы пройтись с непонимающей улыбкой, что ли.
Сейчас ветрено, холодно.
В. Хлебников.
В том же случае, если на звездном небе судеб сборника покажутся зловещие светила, то некое малое посланьице да прилетит ко мне!
Или я буду думать о нем, что он находится в состоянии зародыша, а он и не возникнет!
36. Семье Хлебниковых (В дороге, конец августа – нач. сентября 1911 г, – в Алферово, Симбирской губ.)*
Пишу на пароходе во время движения. Погода холодная.
Горский служит на теплоходе.
Думаю, что Вера не будет беречь здоровья с упрямством ослика, которого подталкивают сзади идти. Впрочем, здоровье такая скучная вещь, которую везде можно достать.
Скоро Самара. Там я опущу письмо.
Пока всего доброго, холи и неги осенней.
Прощаюсь с Шурой (с ним я по рассеянности не прощался). Пусть он напечатается – рыбье брюшко и павдинские хвостики.
Его адрес советую переслать мне при первом письме в Астрахань.
Вчера покушал осетринки, в чем и вас прошу в уме участвовать.
Остаюсь и так далее.
Симбирец
Скоро Жигулевские ворота.
На пароходе больше ничего не остается делать, кроме посланий, облитых горечью и злостью, к родичам и уродичам.
Синий мешок я взял из ящика у Пчеловода!!!?
Казань все та же, а люди хуже: у молодежи преподлые лица людей под сорок.
37. Е. Н. Хлебниковой (Астрахань, 5 сентября 1911 г. – в Алферово, Симбирской губ.)*
Вот я в Астрахани. Видел Бориса и Зинаиду Семеновну. С парохода прямо отправился на скачки. Борис и Зинаида Семеновна шлют поцелуи, приветы порознь, с перечислением адресатов, и вместе. Они отнеслись самым радушным образом и отводят по-родственному мне уголок.
Подробности письмом.
Калмыки скачут отлично, с большим чувством.
38. В. А. Хлебникову (Петербург, 26 октября 1911 г. – в Алферово, Симбирской губ.)*
Мой адрес: Васильевский остров, 12 линия, дом 63, кв. 133. В университете недоимка в 50 р.
Я, может быть, перейду в Археологический.
Обдумаю.
39. Е. В. Хлебниковой (Херсон, 23 апреля 1912 г. – в Казань)*
Жму дружески руку и сообщаю, что скоро пришлю новый тяп-да-ляп – именуется «Разговор учителя и ученика».
Издаю его на собственные средства (15 руб.). Вообще здесь можно издать книжку рублей за десять. И за лето выпущу на Божий свет еще одну книжку.
Поклон глубокоуважаемой Маланье Якимовне и Елизавете Григорьевне и всем молодым вьюношам. Я уже считаю себя старцем и жду появления седин.
Как процветает Казань? Я уверен, что загляну в нее как-нибудь.
Жалко, что я не должен надеяться получить ответ, так как адреса не имею. Когда книжка будет напечатана, я пришлю ее. Пусть она вызовет взрыв негодования или же равнодушия. Это судьба всех книг.
Наверное, в Казани очень хорошо.
Шлю – что, сам не знаю. Будьте здоровы. Поклон.
Херсон, Богородицкая ул., д. Волохина.
Скоро уеду, не знаю куда.
40. Андрею Белому (Херсон, май 1912 г. – в Москву)*
«Серебряный голубь» покоряет меня, и я посылаю Вам дар своей земли.
Из стана осады в стан осаждаемых летают не только отравленные стрелы, но и вести дружбы и уважения.
Хлебников.
41. Семье Хлебниковых (Одесса, 5 июня 1912 г. – в Казань)*
Я был сердечно рад получить ваше письмо (обращаюсь пока к Кате и Шуре). Оно меня порадовало неподдельно льющейся искренностью. Но в ответ на него я тоже отвечу всей полнотой откровенности: оно пропитано трусостью, желаньем прибегать к уловкам – вещи, которых я избегаю.
Уверяю вас, что там решительно нет ничего такого, чтобы позволяло трепетать, подобно зайцам, за честь семьи и имени. Наоборот, я уверен, будущее покажет, что вы можете гордиться этой скатертью-самобранкой с пиром для духовных уст всего человечества, раскинутой мной.