Том 6

Жалобно взвыл последний гудок, друзья и родственники отъезжающих спешно покинули пароход. Уже был отдан один из канатов, матросы убирали сходни, как вдруг с капитанского мостика послышался крик, и я увидел, что на пристань вбежали два человека. Оба отчаянно жестикулировали, и было ясно, что они хотят остановить пароход.

— Живей! Живей! — закричали в толпе.

— Малый ход! — приказал капитан. — Так держать! Сходни!

Два человека прыгнули на борт как раз в тот момент, когда отдали второй канат и судорожный рывок машины оттолкнул нос парохода от причала. С палубы и берега полетели последние прощальные слова, замелькали носовые платки, и огромный корабль, вспенивая воду, отошел от пристани и величественно поплыл по спокойной бухте.

Так началось наше двухнедельное плавание. Пассажиры стали разбредаться в поисках своих кают и багажа, а хлопанье пробок в салоне показывало, что кое-кто из расстроенных путешественников пытался искусственным путем заглушить боль разлуки. Я бегло осмотрел палубу, чтобы составить себе представление о своих спутниках. Все это была самая заурядная публика, какую чаще всего встречаешь на пароходах. Я не увидел ни одной примечательной физиономии. Говорю это как знаток, ибо лица — моя специальность. Заметив оригинальное лицо, я мысленно набрасываюсь на него, как ботаник на цветок, и уношу с собой, чтобы в свободное время не спеша проанализировать полученные впечатления, классифицировать их и поместить под соответствующим ярлыком в моем маленьком антропологическом музее. На этот раз ни одного лица, достойного внимания: человек двадцать молодых американцев, направляющихся в Европу, несколько почтенных пожилых супружеских пар, представлявших собой резкий контраст молодежи, два-три священнослужителя, дельцы, молодые дамы, коммивояжеры, английские аристократы — разношерстная публика, характерная для океанского парохода.

Я отвернулся от них и стал всматриваться в уплывающие берега Америки; тут меня охватили воспоминания, и я почувствовал прилив нежности к усыновившей меня стране. На одном конце палубы лежала куча чемоданов и другого багажа, который еще не успели спустить в трюм. Испытывая обычную жажду одиночества, я обогнул эту груду, уселся у самого борта на бухте троса и погрузился в меланхолические мечты.

Меня вывел из задумчивости чей-то шепот.

— Вот укромное местечко, — произнес голос позади меня. — Садись, и мы спокойно потолкуем.

Заглянув в щель между огромными сундуками, я увидел, что по другую сторону груды багажа остановились те самые люди, которые прыгнули на пароход в последнюю минуту. Они не заметили меня, так как я притаился в тени ящиков. Говоривший был высокий, очень худой человек с иссиня-черной бородой и бесцветным лицом. Меня поразили его нервные движения и возбужденный вид. Его товарищ, низенький, полный человечек, казался деловитым и решительным; во рту у него торчала сигара, а на руке висело легкое, широкое пальто. Оба они беспокойно озирались по сторонам, как бы желая убедиться, что поблизости нет ни души.

— Место вполне подходящее, — отозвался низенький.

Они сели на какой-то тюк спиной ко мне, и я невольно оказался в неприятной роли человека, подслушивающего чужой разговор.

— Ну, Мюллер, — заговорил высокий, — мы все же протащили это на пароход.

— Да, — согласился тот, кого назвали Мюллером. — Все обошлось благополучно.

— Чуть-чуть не сорвалось.

— Не говори, чуть не засыпались, Фленниген.

— Дело было бы дрянь, если б мы опоздали на пароход.

— Еще бы! Рухнули бы все наши планы.

— Все полетело бы к черту, — подтвердил маленький человечек и несколько раз подряд яростно затянулся сигарой.

— Он у меня тут, — снова заговорил Мюллер.

— Дай-ка я взгляну.

— А вдруг кто-нибудь подглядывает?

— Нет, почти все ушли вниз.

— Надо быть начеку, ведь мы так много поставили на карту, — заметил Мюллер, развертывая пальто, висевшее у него на руке. Он извлек из-под пальто какой-то черный предмет и опустил его на палубу. Взглянув на эту вещь, я вскочил на ноги с восклицанием ужаса. К счастью, собеседники были так поглощены своим делом, что не заметили меня. Стоило им только повернуть голову, и они увидели бы в просвете между чемоданами мое бледное лицо.

С самого начала этого разговора мною овладело тяжелое предчувствие. Оно полностью подтвердилось, когда я рассмотрел черный предмет. Это был квадратный ящичек объемом примерно в кубический фут, сделанный из темного дерева и обитый медью. Он напоминал футляр для пистолетов, только был гораздо выше. Но мое внимание привлекло какое-то необычное приспособление на ящике. Оно наводило на мысль о пистолете; это было нечто вроде курка с прикрепленной к нему бечевкой. Рядом с курком в крышке виднелось маленькое квадратное отверстие.

Высокий человек — Фленниген, как его назвал собеседник, — припал глазом к отверстию и несколько минут с крайне озабоченным видом пристально рассматривал что-то внутри ящичка.

— По-моему, все в порядке, — сказал он наконец.

— Я старался его не трясти, — ответил товарищ.