Том 6-7

— Увы, так оно и есть, — сказал Свирский и продолжал, обращаясь к Марыне: — Не знаю, рассказывал вам муж о нашем с ним уговоре? Так вот, я женюсь, только если вы мне скажете: «Женись!» Вот как мы уговорились, и поэтому мне хотелось бы, чтобы вы познакомились с панной Ратковской. Зовут ее Стефания, что означает: «Увенчанная». Красивое имя, правда? Тихое, кроткое создание, перед Линетой и пани Основской робеет, по всему видно, что предобрая. Я даже имел случай в этом убедиться. Все, что девиц касается, я отлично примечаю и запоминаю. Забрел как-то в Пшитулов нищий — вылитый отшельник из Фиваиды. Обе дамы выскочили с фотографическими аппаратами и ну его снимать — и в профиль, и анфас, им и невдомек, что старику, может, есть хочется. А он терпит — в надежде на милостыню, наверно, но так, скрепя сердце. У простых людей на этот счет свои представления. А они ничего не замечают — или не желают замечать. Как с неодушевленным предметом обращаются. Одна Стефания сказала им наконец, чтобы перестали его мучить и унижать. Мелочь, конечно, но о мягкости говорит, о деликатности. Вокруг нее этот красавчик увивается, Копосик, но она не жалует его не в пример обеим дамам. Те забавляются им, как куклой: наряжают, рисуют, костюмы придумывают, носятся, одним словом. А она нет. Сама мне сказала, что он ей надоел: тоже довод в ее пользу, ведь он глуп как пробка.

— Пан Коповский, насколько мне известно, богатую невесту ищет, — сказал Бигель, — а Стефания Ратковская — бесприданница. За ее покойным отцом долг числится в банке, и в истекшем месяце он вместе с процентами составит…

— Да зачем нам это, — перебила его жена.

— Ты права, это не наше дело.

— А какая она из себя? — спросила Марыня.

— Стефания? Не красавица, но очень миловидная, бледненькая, черноглазая. Да вы ее скоро увидите: дамы на днях сюда собираются нагрянуть. Это я их подбил: хочется, чтобы вы на нее посмотрели.

— Хорошо, посмотрю! — засмеялась Марыня. — А если мой отзыв, окажется благоприятным?

— Тогда, честное благородное слово, предложение ей сделаю. В худшем случае откажет. Но если вы решите: «Нет», — на утиную охоту поеду. В конце июля как раз сезон начинается…

— Серьезные же у вас намерения! — сказала пани Бигель. — Женитьба или охота! Игнаций так никогда бы не сказал.

— Зачем ему рассуждать, если он влюблен? — заметила Марыня.

— Правильно! И я ему завидую, не потому что панна Кастелли — его невеста, о нет, хотя я сам был влюблен в нее; завидую тому состоянию души, когда человек теряет способность рассуждать.

— А что вы имеете против панны Кастелли?

— Да ничего. Напротив, очень ей признателен за то приятное заблуждение, в котором благодаря ей пребывал некоторое время. И не скажу о ней худого слова, разве за язык потянут: но прошу вас, не делайте этого.

— А мы как раз хотим порасспросить вас о них, — вмешалась пани Бигель. — Только пойдемте на веранду, я велела подать кофе туда.

Через несколько минут все собрались на веранде. Под деревьями носились Бигелята, похожие издали на разноцветных мотыльков. Бигель предложил Свирскому сигару, и Марыня, улучив момент, подошла к мужу, который держался в сторонке.

— Стах, ты что сегодня такой молчаливый? — подняла она на него свои добрые глаза.

— Устал, — ответил Поланецкий. — В городе страшная жара, а у нас в квартире просто задохнуться можно. Ну, и не спал, Бучинек из головы не выходил.

— А мне хочется поскорей Бучинек увидеть, правда, очень хочется. Это ты хорошо сделал, что съездил туда и снял дом.

Она с нежностью посмотрела на него и, так как вид у него был утомленный, сказала:

— Мы займем гостя, а ты поди отдохни.

— Нет… все равно не засну, — ответил Поланецкий.

— Смотрите, ни ветерка. Ни один листок не шелохнется, — говорил между тем Свирский. — Настоящий летний день! Вы не замечали, в жару, когда вот так тихо, кажется, будто вся природа в задумчивость погружается. Помню, Букацкий находил в этом что-то мистическое, ему хотелось умереть в солнечный день… заснуть, сидя в кресле, и раствориться в этом свете.

— А умер, бедняга, вовсе не летом, — заметил Бигель.

— Весной… но погода чудесная была. И потом, не мучился долго, вот что главное. — Он помолчал и добавил: — Со смертью можно и должно примириться, мысль о ней никогда не приводила меня в отчаяние, но вот зачем нужно перед смертью страдать, это, право же, превосходит всякое понимание.

Все помолчали.

— Но оставим это, — сказал Свирский, стряхивая пепел с сигары. — После обеда за чашкой кофе можно найти и приятнее тему для разговора.

— Расскажите нам про Игнация! — попросила пани Бигель.

— Игнаций мне нравится. Во всем, что он делает и говорит, узнается талант… Вообще это незаурядная и очень богатая натура. За несколько дней в Пшитулове мы с ним поближе сошлись и подружились. А как его Основский полюбил, вы даже не представляете! Я и Основскому свои сомнения высказывал: будет ли еще он счастлив в этой семье?

— А почему вы в том сомневаетесь? — спросила Марыня.