Том 6. Для радости нужны двое

Наверное, Саша была на восьмой или на девятой неделе беременности, она этого точно не знала. Зато Грищук по косвенным признакам определил, что пора ей демобилизовываться на законных основаниях[2]. Почему он и вызвал Сашу к себе в штабную палатку, притом вызвал официально, через вестового. И принял ее вполне официально.

– Так, товарищ старшая операционная сестра, прошу подать мне рапорт об увольнении в запас в связи с тем, что ждете ребенка.

– Но… – хотела возразить Саша.

– Не нокай, не запрягла! У меня родная мать акушерка, я все ваши дела насквозь и навылет знаю!

– Но…

– Не нокай! Завтра мы тебя комиссуем. У меня все.

– Но…

– Через левое плечо кру-гом! Шагом марш!

Саша исполнила команду и вышла из палатки.

Она предполагала, что, наверное, придется ехать домой, но не отдавала себе отчета в том, что это может произойти вот так, немедленно… Она вышла из палатки с удовольствием: запах гуталина от свеженачищенных сапог Грищука и прогорклый дух недавно выкуренной им махорки вызывали у нее рвотные позывы. Из всех запахов эти два – гуталина и табачного дыма – были ей наиболее отвратительны.

Саша вышла от Грищука не то чтобы растерянная, а какая-то новая. Она сразу подумала о маме, о том, что, значит, они скоро встретятся, и ей живо припомнилась их комната с окном в потолке, толстые, выкрашенные голубой краской трубы парового отопления вдоль стены, набитый книгами ларь у дверей, а потом вдруг промелькнула мама, кроящая распашонку на их столе, сколоченном из грубых сосновых досок, оттертых мамою кирпичом до желтоватого соломенного лоска… Ей даже почудился сладкоголосый плач еще не родившегося ребенка. Сердце Саши дрогнуло, и впервые за последние дни она робко, едва заметно улыбнулась краешками губ своему туманному будущему…

Саша улыбнулась, а Грищук, думая о ней, прослезился, он был скорый на слезу. Потом вызвал новую сестру-хозяйку и распорядился приготовить в дорогу Саше сатину, бинтов, марли, спирта, лекарств, консервов.

– Побольше, но смотри, чтобы это было подъемно для женщины.

К вечеру он снова вызвал Сашу к себе.

– Написала?

Она отрицательно мотнула головой.

– Садись пиши. – И он уступил ей свой складной стул за низеньким складным столиком.

Саша написала рапорт, Грищук подписал его.

– Ну вот и все, Александра Александровна, – сказал он, не глядя ей в глаза. – С утра подготовим бумажки, и ночью полетишь в Москву. Я договорился с тем снабженцем, что возил твоей маме фотки, он обещал.

Саша ничего не ответила, хотя и подумала: «До завтра дожить надо».

– Все будет нормально, – уверил ее Грищук, – мы тебя не оставим, ты не думай.

Саша молчала.

– Вместо тебя кого назначить? Ты как советуешь?

Саша пожала плечами, и не потому, что уклонялась от ответа, а потому, что среди остающихся медсестричек было много равных и никого выдающегося.

– Ладно, сообразим. Ты адресок черкни московский. – Он подал ей истрепанную записную книжку.

Саша молча записала на свободном листке свой адрес и адрес больницы, в которой она прежде работала.

– Спасибо. Заеду после войны маленького повидать. О нем надо думать теперь, о нем…

Саша кивнула в знак согласия.

– Можешь идти, – разрешил Грищук.

Когда она вышла из штабной палатки, было полутемно, холодно, но моросивший весь день дождик прекратился и тучи настолько раздвинулись, что в вечереющем небе Саша увидела первую звезду; она-то и сбила ее с ног, не в переносном, а в прямом смысле. Шагая к себе в палатку, Саша засмотрелась на мутно поблескивающую звездочку и не заметила под ногами отрытый сбоку дороги окоп, довольно глубокий, наверное, метровый, в него-то она и попала двумя ногами сразу… Вроде осталась цела, но ударилась о дно окопа прямыми ногами так жестко, что отдало по всему телу – снизу вверх. Кое-как она выбралась из мокрого, обваливающегося под руками, осклизлого окопа. Ощупала ноги: как будто ни перелома, ни вывиха…

В палатке, где жила Саша, еще никого не было, и она успела привести себя в порядок до появления соседок. Ничего не болело, вроде все обошлось благополучно.

Перед рассветом у Саши возникли небольшие, но острые схваткообразные боли внизу живота. Потом она забылась. Рано утром соседки стали собираться на свою госпитальную службу и невольно разбудили Сашу. А когда соседки наконец ушли, вот тут-то все и случилось…

Ближе к полудню пришел вестовой от начальника госпиталя с приказом явиться в штабную палатку.

Она собралась с силами и явилась.

Из маленьких слюдяных окошек палатки сочилось так мало света, что в помещении было полутемно и Грищук не разглядел заострившийся нос Саши и белое лицо с бескровными губами.

У столика начальника госпиталя стоял набитый новенький вещмешок.

Грищук поднялся навстречу Саше, взял со стола документы.

– На, держи, в добрый путь!

Саша приняла из его рук свою армейскую книжку и предписание об увольнении ее в запас. Армейскую книжку она сунула в нагрудный карман гимнастерки, а предписание порвала напополам и положила на стол Грищука.

– Я не еду.

– Это еще почему?! – побагровел Грищук.

– Выкидыш. Разрешите идти?