Том 6. Дворянское гнездо. Накануне. Первая любовь

Новая эпоха выдвигала перед писателем задачу создать образ женщины — активной участницы политической жизни страны. Основной стимул деятельности Елены — самопожертвование и сострадание к униженным и угнетенным. Отвечая в «Накануне» на центральный вопрос времени — крестьянский, Тургенев говорил о необходимости гуманного отношения к народу. Однако логика художественного развития образа Елены выводила Тургенева далеко за рамки его прогрессивно-либеральных установок. Используя в романе различные приемы характеристики внутренней жизни героини — дневник, письма, монологи, Тургенев воспроизвел самый процесс становления ее личности[238]. Отвергнув «лучших» русских дворян-интеллигентов, талантливого индивидуалиста Шубина и героя «пассивной добродетели» Берсенева, а также честного и тупого деятеля-практика, представителя чиновничьей России, Курнатовского, Елена предпочла им Инсарова, цель жизни которого — освобождение родины. Размышляя над поступками и действиями Инсарова, Елена поднялась до понимания мотивов гнева и мести, мести не за личные обиды, а «народного общего отмщения».

Елена явилась в творчестве Тургенева предшественницей таких образов, как Марианна в «Нови» и русская девушка из «Порога». Между «Накануне» и «Порогом» существует и прямая параллель: Инсаров задает Елене вопросы о готовности ее расстаться с отечеством, с родными, жить в нищете, подвергаться не только опасностям, но лишениям и унижениям (см. наст. том, с. 237); в близких выражениях о том же вопрошает неведомый голос и героиню «Порога». Это сходство между Еленой и девушкой из «Порога» было замечено в современных Тургеневу революционно-народнических кругах. П. Лавров в статье «И. С. Тургенев и развитие русского общества», опубликованной в Женеве, писал: «Если бы Добролюбов дожил до настоящего времени, он узнал бы Елену, отвечающую Инсарову <…>: „Знаю“, в той „русской девушке“, которая, стоя на таинственном „Пороге“, отвечает тоже: „Знаю… Я готова <…>, не нуждаюсь даже в той личной любви, которая проникала всё существо Елены, сливаясь с ее исканием „настоящего дела“» (Вестник народной воли, 1884, год первый, № 2, с. 90). В той же статье Лавров отнес Елену к поколению периода подготовки революции, когда «воспитывающее слово могло подготовить ту среду, в которой началось и то, что называют „делом“ в более узком смысле» (там же, с. 93).