Том 6. Я пришел дать вам волю

– Ты с чем приехал, Степан? – прямо спросил Корней.

– Карать изменников! – Степан ногой двинул стол. Трое его сотников рубили уже старши́ну. Раздались выстрелы... В землянку вбежали. Степан застрелил одного и кинулся к сабле, пробиваясь через свалку кулаком, в котором был зажат пистоль.

– Степан!.. – закричала Алена. – Они же подобру приехали!.. Степушка!.. – она повисла у него на шее. Этим воспользовались, ударили чем-то тяжелым по голове. Удар, видно, пришелся по недавней ране. Степан упал.

И опять звон ошеломил голову. И ночь сомкнулась непроглядная, беспредельная, и Степан полетел в нее. Не чувствовал он, не слышал, как били, пинали, топтали распростертое тело его.

– Не до смерти, ребятушки!.. – заполошно кричал Корней. – Не до смерти! Нам его живого надо!

...И опять, как сознание помутилось, увидел Степан:

Степь... Тишину и теплынь мира прошили сверху, с неба, серебряные ниточки трелей. Покой. И он, Степан, безбородый еще, молодой казак, едет в Соловецкий монастырь помолиться святому Зосиме.

– Далеко ли, казак? – спросил его встречный старый крестьянин.

– В Соловки. Помолиться святому Зосиме, отец.

– Доброе дело, сынок. На-ка, поставь и за меня свечку, – крестьянин достал из-за ошкура тряпицу размотал ее, достал монетку, подал казаку.

– У меня есть, отец. Поставлю.

– Нельзя, сынок. То – ты поставишь, а это – от меня. На-ка. Ты – Зосиме, а от меня – Николе Угоднику поставь, это наш.

Степан взял монетку.

– Чего ж тебе попросить?

– Чего себе, то и мне. Они знают, чего нам надо.

– Они-то знают, да я-то не знаю, – засмеялся Степан.

Крестьянин тоже засмеялся:

– Знаешь! Как не знаешь. И мы знаем, и они знают.

Пропал старик, все смешалось и больно скрутилось в голове. Осталось одно мучительное желание: скорей доехать до речки какой-нибудь и вволю напиться воды... Но и это желание – уже нет его, опять только – больно. Господи, больно!.. Душа скорбит.

Но опять – через боль – вспомнилось, что ли, или кажется все это: пришел Степан в Соловецкий монастырь. И вошел в храм.

– Какой Зосима-то? – спросил у монаха.

– А вон!.. Что ж ты, идешь молиться и не знаешь кому. Из казаков?

– Из казаков.

– Вот Зосима.

Степан опустился на колени перед иконой святого. Перекрестился... И вдруг святой загремел на него со стены:

– Вор, изменник, крестопреступник, душегубец!.. Забыл ты святую соборную церковь и православную христианскую веру!..

Больно! Сердце рвется – противится ужасному суду, не хочет принять его. Ужас внушает он, этот суд, ужас и онемение. Лучше смерть, лучше не быть, и все.

Но смерти еще нет. Смерть щадит слабого – приходит сразу; сильный в этом мире узнает все: позор, и муки, и суд над собой, и радость врагов.

14

Вот уж не бред и видения – а так и было: прокляли Степана на Руси. Все злое, мстительное, маленькое поднялось и открестилось от Стеньки Разина, разбойника, изменника, душегубца.

«Великому государю изменил, и многия пакости и кровопролития и убийства во граде Астрахане и в иных низовых градех учинил, и всех купно православных, которые к ево воровству не пристали, побил, со единомышленники своими да будет проклят!..» – так читали. Вот она – бума-га-то!..

Господи, Господи!.. Кого клянут именем твоим здесь, на земле! Грянь ты оттуда силой праведной, силой страшной – покарай лживых. Уйми их, грех и подлость творят. Зловоние исторгают на прекрасной земле твоей. И голос тут не подай, и руку не подыми на слабых и обездоленных: с проклятиями полезут!.. С бумагами... С именем твоим... А старания-то все, клятвотворцев-то, вера-то вся: есть-пить сладко надо.

«...Страх господа Бога вседержителя презревший, и час смертный и день забывший, и воздаяние будущее злотворцем во ничто же вменявший, церковь святую возмутивший и обругавший...»

Слушали люди... Это – из века в век – слушают, слушают, слушают.

«И к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, крестное целование и клятву преступивший, иго работы отвергший...»

Как, однако!.. Как величаво лгут и как поспешно душат всякое живое движение души, а всего-то – чтоб набить брюхо. Тьфу!.. И этого хватает на целую жизнь. Оно бы и хрюкай на здоровье, но ведь хотят еще, чтобы пятки чесали – ублажали. Вот невмоготу-то, Господи! Вот с души-то воротит, вот тошно-то.

«Новый вор и изменник донской казак Стенька Разин, зломышленник, враг и крестопреступник, разбойник, душегубец, человекоубиец, кровопиец...»

Ну, что же уж тут... Ничего тут не сделаешь.

– Врете! – сильный, душераздирающий голос женщины. Если бы его тоже могли слышать все.

Это кричала Алена-старица с костра. Ее жгли. Это – там, где еще горел бунт, где огонь его слабел, смертно чадил и гас в крови.

– Врете, изверги! Мучители!.. Это вас, – кричала Алена, объятая пламенем, в лицо царевым людям (стрельцам и воеводам, которые обступили костер со всех сторон), – не вы, мы вас проклинаем! Я, Алена-старица, за всю Русь, за всех людей русских – проклинаю вас! Будьте вы трижды прокляты!!! – Она задохнулась дымом... И стало тихо.

15

Какая бывает на земле тишина! Непостижимая.