– Хитришь, атаман, – сказал молодой Прозоровский. – Эти двадцать две, они тяжелые: тебе их везти неохота, ты и отдаешь...
– Не хочете – не надо, мы довезем как-нибудь. Не пойму вас, бояре: то подвох от нас чуете, а отдаешь вам пушки – не берете...
– Не про то речь! – с досадой воскликнул старший Прозоровский. – «Не берете». Ты и отдай все, еслив ты без подвоха-то. А то же ведь ты все равно оружный уходишь!
– А вы чего же хочете? Чтоб я с одними баграми от вас ушел? Не бывать этому. Не повелось так, чтоб казаки неоружные шли. Казаки-то!.. Бог с вами, вы разумные люди: когда это было?
– Да ведь ты еслив шел! Ты опять грабить начнешь!
– Куда? Нам теперь хватит на пять лет сытой жизни, даже останется. Солить его, что ли, добро-то?
– Ну а струги? – спросил младший Прозоровский.
– Как порешили: девять морских берите от нас, нам – струги полегче, а взамен морских – даете нам лодки.
– А ясырь? Сколько у вас их?
– Ясырь – нет. Мы за ясырь головы клали. Надо – пускай шах выкуп дает. Не обедняет. Понизовские, какие с нами ходили... мы их не неволим: хочут, пусть идут, куда знают. За вины наши пошлем к великому государю станицу – челом бить. Вот Ларька с Мишкой поедут. А теперь – не обессудь, боярин: мы пошли гулять. Я с утра не давал казакам, теперь самая пора: глотки повысыхали, окатить надо. Пушки свезем, струги приведем, князька этого – тоже берите. Его привезут вам. Даром берите, ну его к черту: пока дождесся выкупа за его, он с тоски околеет.
– А сестра его? С ним же и сестра его?..
– Сестры его... нету, – не дослушав воеводу, сказал Степан. – Ушла.
– Как ушла? – опешил воевода. – Куда ушла?
– Не знаю. Далеко, – Степан поднялся и вышел из палаты, не оглянувшись. Дальше он стал бы бестолково злиться, и было бы хуже. Только и оставалось – уйти.
Астраханцы удивились, ничего не поняли.
– Как так? Что он?..
– Где девка-то? – спросил Прозоровский у есаулов.
Есаулы пожали плечами: они тоже не знали, куда она ушла.
– Отдавать не хочет, – понял дьяк. – Сколько вас в Москву поедет? Двое, что ли?
– Шестером, – ответил Иван Черноярец. – Ну, мы тоже пошли. Правда, головы лопаются... Вчерась потанцевали маленько, игры всякие... а похмелиться утром батька не дал. Зарублю, говорит, кто пьяный на глаза воеводам покажется! А голова... Говорю вот, а там все отдает. Не обессудьте нас. Рады бы ишо с вами поговорить, да... какие мы теперь говоруны! Ишо повидаемся!
Есаулы вышли.
Власти остались сидеть. Долго молчали.
– Тц... – вздохнул старший Прозоровский. – Нехорошо у меня на совести, неладно. Ушел, сукин сын, из рук ушел, как налим. Ох, спросют нас, спросют: «А чего вы-то сделали?» А ничего: как он пришел с моря, так и ушел. Отдал, что себе в тягость, – и ушел. Всей и строгости нашей, что молебен отказались служить. Ведь вот как дело-то повернулось.
– Хитер, вор... – вздохнул Иван Красулин. В кармане у Ивана покоился – тянул книзу – тяжелый мешочек: тайный дар Степана.
– Не та беда, что хитер, беда наша, что – умен. Хитрых-то у нас у самих много, умных мало. Чует мое сердце, спомним мы ишо этот разговор, спомним... Это вам не Ивашка Кондырев. Не Ермак даже. Этот – похлеще будет, побашковитей.
– Ну уж, Иван Семеныч... отыскал умницу! – воскликнул князь Семен. – Прямо уж – головой в омут: перемог разбойник умом! Чего уж так?
– Да ведь оружным опять уходит! «Чего так...» Так!
– Ну и уходи он! Они сроду оружные ходют, как теперь? Не нами заведено, не нам отменять. У нас царева грамота на руках – при чем тут его башковитость?
– Знамо, не без головы, – вздохнул стрелецкий начальник, – я согласный с тобой, Иван Семеныч. Но то и худо-то, что не дурак. Не дурак, да и не сотню, не две ведет за собой, а тыщу с лишком – тут и нам тоже не оплошать бы, помоги, Господи. Увел бы он их поскорей отсудова – вся забота теперь: лишь бы миновать беду.
– Да ведь и я-то про то! – рассердился старший Прозоровский. – Только забота-то моя дальше вашей смотрит: не было бы у его завтра – пять, а то и поболе тыщ-то. Вот заботушка-то! Ведь он оружный, да при таком богатстве...
– Укажи тада, чего делать? – тоже недобро спросил князь Львов.
– А вот и не знаю. Знал бы – указал. То-то и оно, что не знаю. Все верно, указ довели... А душа болит. Вещует. Неладно поступили, неладно. Разумом – вроде так, а совесть не чиста, хоть ты убей меня.
– Выше царя не станешь, Иван. Указ довели – чего же?.. Все. Ну ладно, – стал размышлять Львов, – захотели мы поотнять у них все: оружье, припас, добро... А кто отнимать-то станет? Стрельцы? Да они вон вместе с имя гуляют, стрельцы-то, вино ихное пьют наши стрельцы... А и найдется сколько-то надежных, так посадские не дадут. Не видишь, что ли, что делается? Не тут, не с нами, он башковитый, а вон где, в городе: он уж все разузнал там, оттого и смелый такой. Нету у нас силы – унять его, нету. А он... что же, он, знамо, не дурак: понял это. Да тут и ума большого не надо, чтобы это понять.
– Оно – так, – согласился Прозоровский. – Так-то оно так...