Том 6. Я пришел дать вам волю

Фрол – не охотник до войны, до всяких сговоров, хитростей военных. Не в разинскую породу. Он – материн сын, Черток: покойница больше всего на свете боялась войны, а жила с воином и воинов рожала. Зато уж и тряслась она над Фролом, меньшим своим... Помирала, просила мужа и старших сынов: «Не маните вы его с собой, ради Христа, не берите на войну. Пускай хоть он от ее спасется, от проклятой».

– Чего рассказывать-то? – Фрол сел на кровать. Он правда не знал, что Степану интересно и нужно знать.

– Корнея когда видал?

– Вчерась.

– Ну? – насторожился Степан.

– Он хотел сам приехать... Приедет на днях. Велел сказать: как от его к тебе казак будет, чтоб сплыл ты с тем казаком ниже куда-нибудь для разговору. Не хочет, чтоб его на острове видели.

– Лиса хитрая. Не дождется. Как казаки там?

– Россказней про тебя!.. – со смехом воскликнул Фрол.

– Хоть уши затыкай! – вставила Алена.

– Ко мне собираются? – допрашивал Степан брата, с умыслом не замечая Алениного большого желания – допросить его самого.

– Собираются. Много. Не знают только, чего у тебя на уме.

– Не надо и знать пока.

– Правда, что ль, половина шаховых городов погромил?

– Маленько потрясли, – уклончиво ответил Степан. – А домовитые как?

– Молчат.

– От царя никого не было?

– Нет.

– Ну садись. Садись, братуха!.. Вот и выпьем вместях – давно думал. Алена, как у тебя?

– Садитесь, – Алена доставала из корзины, которую привезла с собой: домашнее печенье, яйца, варенéц... – Хотела больше взять, да этот Иван, как коршун, похватал, как были...

– Молодец, – похвалил Степан. – Нечего там сидеть... у врагов.

– Какие же там враги? – изумилась Алена.

Фрол тоже с любопытством посмотрел на брата. Младенец! Мать-то не зря просила: не воин. Жалко будет, если убьют... Грех на душу возьмешь с таким.

– Ну – будут враги: дело наживное. Ах, Афонька!.. Штуку-то я тебе какую привез! Ах, штука!.. – Степан наклонился, достал из-под кровати городок, вырезанный из кости. – Царь-город. Во, брат, какие бывают! На, играй!

Алена оглядела избушку: должно быть, хотела знать, что же ей-то привез муженек, какие подарки. Так уж... спасительно устроена русская баба: она может подняться до прощения даже и тогда, когда прощения у нее не просят, не вымаливают. Она только найдет – бессознательно, не хитря – какую-нибудь уловку и уверует, что ей, например, жалко, грех, или что она больше всего на свете любит богатство... Она пощадит оскорбителя и пощадит себя.

Степан перехватил ее взгляд, засмеялся коротко, непонятно.

– Потом, Алена. Подай нам сперва.

– Кресная у тебя? – спросил Фрол.

– Здесь.

– Не мог удержать. Говорю: пришлет он кого-нибудь, куда ты одна! Нет – пойду. Так ушла.

– Она молодец. Ну?.. С приездом вас. И нас. Со стречей.

– С радостью нас, – сказала Алена, чокаясь с казаками золотой чарой, на которую невольно и попросту дивилась: не видывала такой красивой.

Фрол ушел поздно; он захмелел, все улыбался и смотрел на брата, не понимая, наверное, чем он так колыхнул молву?

Алена разобрала постель... Степан помиловался с ней, и она уснула. А Степан в ту ночь так и не мог заснуть до света.

Дождался, в окна землянки забрезжил слабенький синий туман. Тогда он осторожно высвободил руку, на которой лежала голова жены, встал...

– Ты чего? – спросила Алена. – Ни свет ни заря...

– Спи, – сказал Степан. Присел, погладил теплую, со сна особенно хорошую Алену. – Пойду к казакам.

– Господи!.. Хоть маленько-то побудь со мной. Куда они денутся, твои казаки! Спят ишо все...

– Побуду, побуду. Спи. Мне надо.

Степан надел шаровары, сапоги... Накинул кафтан и вышел из землянки.

Городок спал. Только часовые ходили вдоль засеки да чей-то одинокий костер сиротливо трепыхался у одной из землянок.

Степан подошел ближе к костру... Два в дым пьяных казака, обнявшись, беседовали.

– Ты мне ее покажь... Покажь, ладно?

– Ладно.

– Не забудь только, ладно? Покажь, не забудь...

– Кого?

– Эту-то...

– A-а. Не, она для нас – тьфу!

– Кто?

– Эта-то, Манька-то.

– Какая Манька?

– Ну, эта-то!

– A-а. А мы ее обломаем...

– Кого?

– Ну, эту-то...

Степан постоял, послушал, усмехнулся и пошел дальше.

Прекрасен был этот рассветный час золотого дня золотой осени. Свежий ветерок чуть шевелил листья вербы и тальника. Покой, как сонная лень, покой держал землю. Вся она, не такая уж необъятная, нежилась еще в ладонях покоя. Скоро проснутся люди... Опять – в суете, в словах – явится важность людей, но вот сейчас-то, когда такой покой, – так это все неважно, вся эта суета, слова... Даже смешно.

Степан вошел в землянку, где поселились Иван Черноярец со Стырем: эти двое постоянно ругались, но и постоянно – молча – дружили, всегда жили вместе.

Иван легко отнял голову от кафтана, служившего ему подушкой. Спросил встревоженно:

– Что?

– Ничего, погутарить пришел.

Степан глянул на спящего Стыря, присел на лежак к Ивану.