Том 6. Индийские рассказы. История Гедсбая. Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы

— Так связать его ремнем, это будет вернее, — сказал Демпсей, и он очень ловко перевязал два раза ремнем тележку поверх неподвижного тела человека. Бруггльсмит — я не знаю его настоящего имени — спал крепким сном. Он даже улыбался во сне.

— Все в порядке, — сказал Демпсей, а я покатил дальше свою проклятую тележку. Трафальгарский сквер был совершенно пуст, за исключением немногих людей, спавших под открытым небом. Одно из этих жалких существ поднялось и пошло рядом со мной, прося милостыню и уверяя, что и он был когда-то джентльменом.

— Точь-в-точь как я, — сказал я. — Но это было давно. Я дам вам шиллинг, если вы поможете мне толкать эту штуку.

— Он убит? — спросил бродяга, пятясь от меня. — Но ведь я к этому непричастен.

— Нет еще, но он, может быть, будет убит… мною, — отвечал я.

Человек нырнул в темноту и исчез, а я поспешил дальше через Кокспер-стрит и вверх к цирку Пикадилли, совершенно не зная, что мне делать с моим сокровищем. Весь Лондон спал, и неподвижное тело пьяницы было единственным моим обществом в этой прогулке. Но оно было безмолвно, как сама целомудренная Пикадилли… Когда я проходил мимо красного кирпичного здания клуба, из дверей его вышел знакомый мне молодой человек. В петлице его костюма виднелась увядшая гвоздика, поникшая головкой; он играл в карты и собирался до рассвета вернуться домой; в это время мы встретились с ним.

— Что вы тут делаете? — спросил он.

Я совершенно уже утратил всякое чувство стыда.

— Это — на пари, — отвечал я. — Помогите мне выиграть его.

— Молодой человек, кто это такой? — раздался голос из-под навеса.

— Господи, боже мой! — воскликнул мой знакомый, перебегая мостовую. Вероятно, карточная игра подействовала на его нервы. Мои нервы были словно из стали в эту ночь.

— Господи, Господи! — послышался изнутри бесстрастный, равнодушный голос. — Не надо богохульствовать, молодой человек! Он придет и к вам когда-нибудь в свое время.

Молодой человек с ужасом взглянул на меня.

— Это все входит в пари, — отвечал я. — Помогите мне толкать тележку.

— Ку… куда же вы хотите ехать? — спросил он.

— В Бруггльсмит, — сказал голос в тележке. — Молодой человек, вы знаете мою жену?

— Нет, — сказал я.

— Это хорошо: она ужасная женщина. Молодой человек, я бы хотел выпить. Постучитесь в одну из этих пивных, и за свои труды вы можете поцеловать дев…вушку.

— Лежите смирно, или я принужден буду заткнуть вам глотку, — грубо сказал я.

Молодой человек, с увядшей гвоздикой в петлице, перешел на другую сторону Пикадилли и кликнул единственный кэб, который был виден издалека. Что он думал при этом, осталось мне неизвестным.

Я же поспешил, катя перед собой тележку, — путешествие казалось мне бесконечным — по направлению к Брук-Грин-Хаммерсмиту. Здесь я думал оставить Бруггльсмита под опекой богов этой печальной местности. Мы провели столько времени вместе, что я не мог решиться покинуть его связанным на улице.

Но, кроме того, он бы стал звать меня, а ведь это такой позор, когда ваше имя выкрикивают на рассвете в пустоте лондонских улиц.

Так двигались мы вперед, прошли мимо Апелей, дошли до кофейни, но в ней не было кофе для Бруггльсмита. Затем я покатил свою тележку с телом Бруггльсмита по величественной Найтсбридж.

— Молодой человек, что вы хотите сделать со мной? — сказал он, когда мы очутились напротив казарм.

— Убить вас, — коротко отвечал я, — или сдать вас на руки вашей жены. Сидите спокойно.

Но он не желал слушаться. Он болтал без умолку, перемешивая в одной и той же фразе чистый диалект с какой-то пьяной неразберихой. На площади Амберта он сказал мне, что я ночной грабитель из Хаттон-Гардена. На Кенсингтон-стрит он заявил, что любит меня, как сына, а когда мои усталые ноги дотащились до Аддисон-Род-Бриджа, он со слезами умолял меня освободить его от ремней и бороться с грехом тщеславия. Ни один человек не побеспокоил нас. Казалось, что между мной и всем остальным человечеством была воздвигнута перегородка до тех пор, пока я не покончу счетов с Бруггльсмитом. Небо стало проясняться; темная деревянная мостовая вдруг окрасилась в багряный цвет вереска; я не сомневался, что до наступления вечера мне будет дозволено отомстить Бруггльсмиту.

В Хаммерсмите небо было свинцово-серое, — начинался пасмурный день. Волны меланхолии после бесполезно проведенной ночи рвали душу Бруггльсмита. Он горько заплакал, потому что вокруг было так холодно и неприятно. Я вошел в ближайшую харчевню — в вечернем туалете и в ульстере я подошел к стойке — и дал ему виски с условием, чтобы он не колотил руками о верх тележки. Тут он заплакал еще горше от того, что я довел его до кражи денег и сделал его своим соучастником.