Том 6. Художественная проза

Во беседах во веселых не засиживайся,
На хороших, на пригожих не заглядывайся.

К главе XI. Первоначальная редакция XI главы (беловой автограф, поверх которого затем были сделаны поправки, дающие последнюю, печатную редакцию) основана на теме добровольного приезда Гринева к Пугачеву, который встречает его как гостя, приехавшего искать у него справедливого суда над Швабриным. Пушкин изменил эту редакцию, несомненно, из цензурных соображений. Ввиду исключительной важности первоначальной редакции для характеристики работы Пушкина над романом, приводим ее, вместе с окончанием предшествующей X главы. Фразеологические разночтения выделены курсивом, для большего удобства изучения особенностей этой редакции.

Я потупил голову; отчаяние мною овладело. Вдруг странная мысль мелькнула в голове моей: в чем оная состояла, читатель увидит из следующей главы, как говорят старинные романисты.

Глава XI

Мятежная Слобода

В ту пору лев был сыт, хоть с роду он свиреп,
«Зачем пожаловать изволил в мой вертеп?»
– Спросил он ласково.

А. Сумароков.

Я оставил генерала и поспешил на свою квартиру. Савельич встретил меня с обыкновенным своим увещанием. «Охота тебе, сударь, переведываться с пьяными разбойниками! Боярское ли это дело? Не равён час, ни за что пропадешь: и добро бы уж ходил ты на турку или на шведа, а то грех и сказать на кого».

Я прервал его речь вопросом, сколько у меня всего-на́-все денег? «Будет с тебя, – отвечал он с довольным видом. – Мошенники как там ни шарили, а я все-таки успел утаить». И с этим словом он вынул из кармана длинный вязаный кошелек, полный серебра.

– Ну, Савельич, – сказал я ему, – отдай же мне теперь половину, а остальное возьми себе. Я еду из города на несколько дней.

– Куда это? – спросил он с изумлением.

– Куда бы ни было, не твое дело, – отвечал я с нетерпением, – делай что тебе говорят и не умничай.

– Батюшка, Петр Андреевич! – сказал добрый дядька дрожащим голосом. – Побойся бога; как тебе пускаться в дорогу в нынешнее время, когда никуда проезду нет от разбойников! Пожалей ты хоть своих родителей, коли уж сам себя не жалеешь. Куда тебе ехать? Зачем? Погоди маленько; войска придут, переловят мошенников; тогда поезжай себе хоть на все четыре стороны.

Но намерение мое было твердо принято.

– Поздно рассуждать, – отвечал я старику; – я должен ехать, я не могу не ехать. Не тужи, Савельич: бог милостив. Авось увидимся! Смотри же, не совестись и не скупись. Покупай, что тебе будет нужно, хоть втридорога. Деньги эти я тебе дарю. Если через три дня я не ворочусь… крестился, читая про себя молитву. Я дожидался долго, наконец вожатый воротился и сказал мне: «Ступай, наш батюшка велел тебя впустить».

– Что ты это, сударь? – прервал меня Савельич. – Чтоб я тебя пустил одного! да этого и во сне не проси. Коли ты уж решился ехать, то я хоть пешком да пойду за тобою, а тебя не покину. Чтоб я стал без тебя сидеть за каменной стеною, когда дитя в дороге посреди разбойников! Да разве я с ума сошел? Воля твоя, сударь, а я от тебя не отстану.

Я знал, что с Савельичем спорить было нечего, и позволил ему приготовляться в дорогу. Через полчаса я сел на своего доброго коня, а Савельич на тощую и хромую клячу, которую даром отдал ему один из городских жителей, не имея более средств ее кормить. Мы приехали к городским воротам, караульные нас пропустили, и мы выехали из Оренбурга.

Начинало смеркаться. Я направил путь к Бердской слободе, пристанищу Пугачева. Прямая дорога занесена была снегом; но по всей степи видны были конские следы, ежедневно обновляемые. Я ехал крупной рысью. Савельич едва мог следовать за мною издали и кричал мне поминутно: «Потише, сударь, ради бога потише! Проклятая клячонка моя не успевает за твоим долгоногим бесом. Куда спешишь? Добро бы на пир, а то под обух, того и гляди…»

Вскоре засверкали бердские огни. Я поехал прямо на них. «Куда, куда ты? – кричал Савельич, догоняя меня. – Это горят огни у разбойников. Объедем их, пока нас не увидали. Петр Андреевич – батюшка Петр Андреевич!.. не погуби! Господи владыко… пропадет мое дитя!»