Кровь отмщается. Месть удерживается ненарушимой клятвой. Но с нарушением слова все несчастья упадут на голову Раймонда.
Раймонд не мог не нарушить слова: ревность — сознание своего бессилия — его любовь и оказалась бессильной перед тайной.
Ушла Мелюзина и с ней ее единственная любовь — нет в мире никого, кто бы его так любил, перед ним пустыня, и некуда ему возвращаться — ушел источник и скрылся дом.
«Душа человека какие выносит мученья! А часто нам выразить все их, достаточно — звука» — крик Мелюзины. Все отчаянье ее в этом одном звуке. Мечта ее убита, надеяться ей не на что...
Кара Мелюзины жестче кары ее сестер: Мелеас ждет рыцаря, Палатина на стороже сокола, так и будет на их вечный век, а Мелюзина ждала человека, дождалась и потеряла, и на ее вечный век ждать ей нечего, разлука, как и для ее матери, разлука.
У кого хватит смелости или какая наивность испытывать любовь тайной. Тайна выше человеческих сил и никакая любовь не устоит перед скрываемым неизвестным. Любовь убить нельзя, но поджечь — и засветится в руках не благословение любимому, а сверкнет нож.
Так случится с Раймондом.
Раймонд сгоряча дал клятву Мелюзине «не спрашивать и не входить к ней в субботу». «Сгоряча», как и «нечаянно» и «случайно» — роковое веление судьбы, а не воли, необходимое, несмотря ни на что, вопреки всему.
Раймонд взялся за непосильное человеку, не выдержал, и пропал.
Мелюзине нет места среди людей, а Раймонду без Мелюзины пустыня — жить нечем и ждать некого.
И куда девалась мудрость Мелюзины, как могла она вынудить клятву неподъемную человеку? Или жажда освобождения глупит не один человеческий разум, а застилает и фейные ясные глаза.
Переступив кровь, Раймонд нашел дорогу в Куломбийский лес к Источнику — утолимая жажда: судьба — конь привела его.
Кровь вызвала Мелюзину — рубиновая звезда вспыхнула во лбу и осветила Раймонда: Раймонд очнулся.
Глаза в глаза: проклятая за убийство отца и отцеубийца.
Мелюзина вознесет Раймонда, но не для него, а для самой себя: она поверила, что через любовь и верность человека она получит свободу.
Раймонд ничего не знает, окружен тайной, которой не смеет касаться рыцарская любовь к Мелюзине. Он любит не для себя, а для нее и держит нерушимо клятву.
Загадав загадку: «суббота», Мелюзина ничего не открыла о себе — о своих превращениях, она знает, такого человек не вынесет, а если даже Раймонд, по своей любви — любовь тем и любовь, что не пуглива — мог бы и не такое вынести и не отступиться, все равно, важна загадка, неизвестное, о чем он клянется не спрашивать.
Мелюзина поверила в силу такой человеческой любви, которую не тронет никакая тайна. Мудрая Мелюзина, такой любви нет — любопытство человека при любви будет сильнее, чем без любви, когда может быть и все равно и самая загадочная тайна обходима.
Мелеас стережет сокровища отца — богатство, которое дает власть, но самой ей никогда не воспользоваться, она должна передать рыцарю. Палатина стережет сокола — вольную птицу, а сама всегда в плену.
Мелюзина сторожит Источник — утолимая жажда, но своей жажды ей не утолить и только из рук человека.
Рыцарь не придет, соколу не улететь, а человек не выдержит тайны.
Мелеас и Палатина закляты до вечного века: кончится земля и их существование переменится, — а Мелюзине обещан срок: явление человека и ее очеловечение.
Прессина может превращаться по своей воле, когда ей вздумается, принимать образы ей нужные, а Мелюзина осуждена превращаться в сроки — в субботу. Превращение обычное и легкое для феи, тягостно и унизительно по своему принуждению.
Мелюзина невольница. А освободит ее человек.
Приворожить человека она может. Но обойти тайну не в ее власти. Любовь человека распаляется тайной. Сама любовь и разобьет клятву. Перед призраком сгорит и каменное слово.
Какая же судьба Мелюзины?
Превращения окончились, наступило воскресенье, но с Раймондом она разлучена, к людям вернуться ей заказано. Мелюзина попадает в круг «забытых Богом».
Ее сестры ничего не знают и ждут, а она знает и ждать ей нечего — без надежды до своего вечного века.
Разлучная и разлученная — жажда без утоления — печаль ночи — Мелюзина.
1950
БРУНЦВИК{*}
Был в чешской земле король Брунцвик. Правил королевством разумно и честно в совете старшин и рыцарей. И по всей земле шла о нем добрая слава.
Но что-то было не так, и всякий раз говоря о Брунцвике, вспоминали старого короля Фредерика Штильфрида.
Этот любимый король, прозвище "Орел», весь свет облетел и все сокровища Праги его вклад: добыча из разных стран.
Брунцвик с детства не уставал слушать рассказы старого рыцаря Балада о подвигах отца.
И как, бывало, начнет Балад: «и велел Фредерик седлать тридцать коней и взял тридцать юношей и одного старого и поехал до разных незнаемых стран и земель»... — Брунцвик пробуждался: другие глаза, другой взгляд.
«Отец добыл себе орла, — скажет — заискрится, а мне давай льва!»
Брунцвик носил имя «пламенный», Brunst — пожар, и вправду беспокойный, в отца, а по судьбе сидень, из Праги ни ногой, да и на празднествах редкий гость; стража меняется, а он в своем доме бессменно.