Том 6. Лимонарь

Привязался королевич к отцу королю. А взял Бову Гвидон мемуарами. И чем заковыристей история, тем пристальней глаза и веселее внимание, что масло в огонь, вздувает рассказчика. На приемах возьмется Гвидон за слово: «Православные христиане...» — плетет — путает и завязнет, а с Бовой полон рот горохом набит, словами так и стреляет.

Что Гвидон, что Бова — неразлучны.

«Пойдет сын в отца, говорят, дай подрастет, покажет, весь мир завоюет!»

* * *

Любви нет срока, а терпенью наступит конец.

Говорит Брандория Ричарду:

— Ты меня любишь, Ричард?

— С твоего первого слова: «люблю».

— Ты рыцарь короля.

Ричард низко опустил голову, шея его вытянулась под жгучей пилой, а терпит.

— Я больше не могу, слышишь?

Ричард понял, и посмотрел в глаза Брандории. Что-то болезненное прорезало его крестом со лба до подбородка.

Она смотрела, испытуя.

«Исполню», сказал Ричард, и это его «готов» вышло из глуби несомненно.

— Ты поедешь в Маганедц, говорила Брандория, скажи Додону, пусть освободит меня: в субботу в Селяравенском лесу он встретит Гвидона. Лес не выдаст.

«Додон мне не поверит: я рыцарь Гвидона».

— Убеди его, покажи, как ты меня любишь. Я больше не могу.

И слезы подхлестнули рыцаря короля — со всей решительностью Ричард вышел: любовь или клятва?

— Ловушка! окрысился Додон, как только Ричард разинул рот, передавая волю Брандории, король Дантона убил моего отца. Селяравенский лес! Теперь хочет заманить меня и взять голыми руками. Какая порука твоих шпионских слов?

«Моя жизнь».

— Твоя жизнь мне под хвост! Когда мою отщелкает эта старая лисица. Ты рыцарь Гвидона и я поверить? твоя рыцарская клятва...

Гордо ответил на истину Ричард:

«Есть выше клятвы».

— Что же может быть выше?

«Выше клятвы, выше чести, выше правды — любовь. Тот, кто любит, тот поймет. Любовь разрешает клятву».

Додон велел посадить Ричарда в тюрьму: заложник. И раздумался.

И не расклятая любовь рыцаря, а свидание с Брандорией и отвага укрепили его решение попробовать счастье.

С братом Дан — Альбригой он готовится на опасное дело. В субботу тайно из Магандца они выступят с войском и к вечеру займут Селяравенский лес.

4

Нарядная — дорогие камки и бархат — отражена в зеркале, колдовском осеннем озере, оглядывает себя Брандория, чаруя и чаруясь. На сердце костер, а на лице мороз и синей прорубью глаза. Не золото на голове, а серебряная корона — чиста и непорочна, как «в последний час свиданья». Даст ли ей свободу вечерняя заря?

Прекрасная королева Брандория, кто тебя не узнает, а я по серебру короны, и твою душу — сияющий белый свет — венец твоей бесчастной доли.

Нетерпеливой своенравной королевой она вошла к Гвидону.

По разбросанным по полу «Мемуарам» Гвидон, с подвязанным обезьяньим хвостом, скакал на потеху Бове вокруг стола, представляя обезьян — живая иллюстрация походов в Обезьянье царство.

В стороне у окна согнулся Синибалда с красным карандашом на метком отлете — проверяет диктовку.

На всю жизнь Брандории, каким теплым огнем взблеснули глаза сына навстречу ее тоске — ее крику лопнувшего терпения.

Брандория кричала:

— Зверины! хочу кабаньего мяса! и пересохшими губами втай Гвидону: я беременна.

Обезьян, застигнутый врасплох, теребил хвост: «Беременна!» — он не ослышался, но невероятно, чудо, которого он никогда не ждал, «даже в мечтах».

«Зверина — кабанье мясо!» тут ничего нет невероятного. За кабаном будет ему всего ближе Селяравена: в лес он поедет сию минуту и к вечеру на ужин будет зверина.

Не дожидаясь обеда, Гвидон и с ним два старых охотника поспешили в Селяравенский лес.

* * *

Есть что-то оскорбительное для человеческой воли: время, погода и сроки жизни. До вечера, казалось, не дождаться, а вечер не дожидаясь сам придет.

Вечерняя заря — последний солнечный луч — последнее дыхание дня, Додон занял город и королем вошел во дворец.

А Гвидон остался в лесу, зверине королевским мясом на ужин. Найдут обезьяний хвост — хвост от выделанной шкуры и в разваре несъедобен — его с честью и похоронят — память о старом добром короле.

* * *

Счастье всегда скороспешно и торопит. Блеск счастья слепит, а счастливая мысль стрекочет на одной счастливой, без раздумья.

Надо было, хоть для приличия, выждать сорочины, а объявлена была свадьба: Додон и Брандория.

Не заметила Брандория, что на венчанье с образом шел перед ней не Бова, а Териз. Она не хватилась, что на свадебном обеде нет ни Бовы, ни Синибалды.

Она вспоминает, как появившийся во время пира, освобожденный из тюрьмы Ричард шептался о чем-то с Додоном, и Додон громко сказал Дан — Альбриге: «Справимся!». Но с кем, она не задумалась.

Счастье — броня. И правда ли это, будто счастливая душа нараспашку?

* * *

Додон легко овладел Антоном. Растерялись. Ссориться друг с другом куда проще, чем обороняться. Додон король Дантона! Но память о старом короле — привольная жизнь! — а что-то сулят новые порядки? Додона никто не знает — очнуло и самых, для которых все равно, тревогой.