Том 6. Лимонарь

Одновременно с обращением писателя к сюжетам народных легенд о земных странствиях Христа в творчество Ремизова вошел образ одного из постоянных спутников Спасителя — второго Божественного заступника и ходатая перед Богом за человека — Святого Николая Угодника. Как отмечал писатель в своем исследовании-эссе «Образ Николая Чудотворца»: «„Христос“ — это очень высоко и очень требовательно. И только на высоте духа среди избранных глаза обращены ко Христу, и через подвиг или особой благодарностью чистое сердце видит Христа и слова сердца прямо Христу. <...> Но для простого-то человека в обыкновенной жизни среди терпения и труда жизни, с вечной жалобой и тревогой, и как часто в сущности с пустяками, которые только кажутся очень важными (все по разумию и неразумению человека, а таких большинство!), с вечным голодом и жаждой утешения и с верой в скорую неотложную помощь — ну, хотя бы немного! <...> надо пощады, отзывчивости, внимания — такая жизнь идет на земле, очень жить трудно, опасно, неуверенно — и еще — ведь есть же в ком—нибудь мужество и бесстрашие перед людьми, кто рассудит и заступится, и не только перед людьми. И носителем такой человечности и человека сделался Николай-чудотворец — «Новый Спаситель», замещающий Христа на земле, предстатель перед недосягаемым Судией—Христом, заступник за все бесчисленные немудреные жизни, за человека <...> вошла Богородица в Христову церковь, не как символ, а как осязаемо—живое и всем близкое — Матерь Божия. <...> И в дом Богородицы — в Христову церковь вошел Николай-чудотворец»[1].

В легендах Христос и Николай Угодник вместе бродили по русской земле, деятельно вмешиваясь в повседневную народную жизнь, помогая крестьянину в его труде, во взаимоотношениях с друзьями и врагами, в жизни и в смерти.

Начиная с середины 1900-х гг. и до конца жизни Ремизов создавал свои варианты легенд о Св. Николае Угоднике. Отдельные журнальные и газетные публикации концентрировались в циклы, наиболее законченным из которых стала книга «Николины притчи» (1917).

Если в народных легендах Никола выступал как верный соратник и последователь Христа, то их взаимоотношения в ремизовских рассказах были сложнее и драматичнее. Не случайно «Николины притчи» открывались эпиграфом: «— А що буде, як Бог помре? / А Микола Святый на що?». Ремизовскому Христу были присущи черты Судии, сохранявшего Божественный ригоризм в своем отношении к человеку. Ремизовский Никола зачастую не соглашался и полемизировал с Христом. Позиция сострадания и милосердия к мающемуся на земле люду противостояла позиции Высшей справедливости, подразумевавшей окончательный приговор — Последний Суд над человеком. Такова, например, суть конфликта Христа и Николы в легенде «Никола Милостивый». Странники переночевали у бедной солдатки, а наутро Господь повелел голодному волку съесть единственную кормилицу солдатки — корову. На упрек своего спутника в несправедливости Христос ответил, что поступил согласно Божественному Промыслу: «нет ей талана на сем свете, пусть бедует до времени»[1]. Потом они нашли бочку золота, и Богочеловек отдал его богатому мельнику, снова ссылаясь на Божественные предначертания. После того Господь показал Николе райский сад, где они встретили солдатку, и змеиный колодец, где мучился богатый мельник. Это — тот свет, где каждому воздано по его грехам или добродетелям. Но реми— зовский Никола, как и его народный прототип, весь обращен к страждущему этому свету — к земле, где он неустанно помогает людям не только переносить, но и преодолевать свою горькую долю. В сконцентрированном виде это выражено в легенде «Никола Угодник». Господь собрал всех святых на праздник, и лишь Никола опоздал на него. На вопрос, чем он был занят, Святой ответил: «Все с своими мучился <...> пропащий народ: вор на воре, разбойник на разбойнике, грабят, жгут, убивают, брат на брата, сын на отца, отец на сына! <...> Велел мне ангел Господен истребить весь русский народ, да простил я им, <...> больно уж мучаются»[2].

По Ремизову, Богородица и Никола Угодник — действенные заступники, вечные посредники между максималистским в своих требованиях Богом и далеким от совершенства человечеством.

С самого начала творческого пути кроме художественного познания сущности и качеств «Божественной вертикали» писателя интересовала и пересекающая ее «человеческая горизонталь». В его художественном мышлении присутствовала подвижная система координат, определяемая парадигмами: Бог — человек; человек — человек; человек — Бог.