Том 6. Лорд Эмсворт и другие

Арчи кивнул, прекрасно зная, что герцог отдает деньги не охотнее, чем отдал бы кость раздражительный волкодав.

— Да, да, — сказал он. — Но тут дело другое. Когда я ему сказал, что женюсь на дочери миллионера, он был, в сущности, вежлив. Тысячу он даст.

— Почему вам нужна именно эта сумма?

— Рикки ищет компаньона. Он сказал, если я внесу тысячу, я буду получать третью часть доходов. Это очень много.

— Да, Мартышка мне говорил. По-видимому, приверженцы спиртного идут к нему толпами, как бизоны к реке.

— Идут. Луковый суп их просто притягивает. Я его в рот не беру, слизь какая-то, но о вкусах не спорят. Значит, так, — воодушевился Арчи. — Все остается, как есть, дядя Аларих дает мне тысячу, Майра расторгает помолвку, я женюсь на Миллисент, ваш Мериуэзер — на Майре, счастливый конец. А?

Горестный, жалостливый взгляд был ему ответом. Лорд Икенхем страдал — легко ли заморозить северным ветром цветущий сад мечтаний? — но другого выхода не видел.

— Майра не может расторгнуть помолвку, — сказал он.

— Почему?

— Ее тут же отошлют в Америку, разлучив с Биллом Бейли.

— Кто это?

— А, забыл сказать! Это Мериуэзер. Точнее, Мериуэзер — преподобный Катберт Бейли. Здесь он инкогнито, леди Констанс почему-то его не любит. Видимо, дело в том, что он беден. Майру увезли из Лондона и заточили в замке, чтобы они не встречались. Словом, если вы разойдетесь, она немедленно окажется в Нью-Йорке.

Наступило молчание. Вечернее небо потемнело, как и лицо Арчи Гилпина. Он смотрел куда-то, не очень далеко, словно ближайшие окрестности причиняли ему боль.

— Да, положение… — сказал он.

— Надо подумать, — сказал лорд Икенхем. — Именно, подумать. Прокрутить все в мозгу.

X

1

Герцог Данстабл не отличался терпением. Если он вел с кем-нибудь дело, он требовал скорости; но сейчас, с лордом Тилбери, склонялся к тому, чтобы подождать. Только на третий день подошел он к телефону и позвонил в Лондон.

— Скунс, — заорал он, — это ты?

Если бы герцог лучше слышал, он бы различил странный звук, словно неопытный шофер переводит скорость в машине старой марки. Это лорд Тилбери заскрежетал зубами. Когда мы слышим знакомый голос, сердце у нас трепещет, как у Вордсворта, увидевшего радугу; с лордом Тилбери этого не случилось.

— Данстабл? — ледяным голосом спросил он.

— Что?

— Я говорю, Данстабл?

— А кто еще?

— Что тебе нужно?

— Что-о?

— Я говорю, что нужно? Я занят.

— Что-о-о?

— Я говорю, я занят.

— Я тоже занят. Дела, дела… Не могу я с тобой болтать целый день! Как со свиньей?

— Что ты имеешь в виду?

— Берешь ты ее или нет? Скажи прямо. Не тяни.

Лорд Тилбери глубоко вздохнул. Какое счастье, подумал он, что судьба свела его с Лавандой Бриггз. Он больше не слышал о ней, но думал, что она в Бландинге, строит козни, блюдет его интересы, — настолько это все думал, что ответил: «Не беру». К этому он добавил несколько наблюдений. Нужно ли было перечислять все то, что отличало герцога от идеального человека, остается спорным. Прав ли он был, мы не знаем, но ему стало гораздо легче и, положив трубку, он бодро вызвал Миллисент.

Никакие слова, даже самые обидные, не могли пронять герцога. После прямого и ясного ответа он, собственно, и не слушал. Отходя от телефона, он думал только о том, что продаст свинью лорду Эмсворту, который уж точно не поскупится; и собрался было к нему пойти, когда пронзительный визг оповестил его о прибытии Джорджа.

— Эй! — крикнул Джордж.

— Сколько тебе говорить?..

— Виноват, забываю. Здорово с этой Майрой, а?

— Что с ней еще?

— Выходит за Арчи Гилпина.

В пылу беседы о свинье герцог совсем об этом забыл, а вспомнив, расплылся (если мог расплыться) и выразил удовлетворение.

— Завтра папец приедет.

— Чей?

— Майрин, в четыре десять. Дед за ним поехал в Лондон. Разоделся — ух! Прямо пижон.

— Какой он тебе пижон! — сказал герцог, не способный в эту минуту на серьезный упрек.

Джордж задумался о том, кто же вправе называть деда пижоном, но его прервали.

— А с чего он разоделся? — подозрительно спросил герцог, ибо знал, как не любит хозяин замка прилично выглядеть.

— Тетя Конни велела, — честно ответил мальчик.

Герцог подул в усы, думая о том, что Конни что-то слишком трясется над этим янки. Это неспроста. Деньги ей не нужны, своих куча, от покойного Кибла. Значит, тут, как говорится, не только дружеские чувства. И правда, зачем держать на письменном столе изображение человека, у которого голова, как испанский лук? Незачем; если ты в него не влюбилась. А тогда, в «Ритце»? Подсел к ним, сидят за столом, воркуют… да. К той минуте, когда он избавился от Джорджа, объяснив ему, что не хочет болтать у озера с христианами, герцог твердо знал, что догадка его — правильна, и потому сразу же пошел потолковать с лордом Икенхемом. Он его не очень любил, но с кем тут еще толковать?

Лорда Икенхема он нашел в гамаке, где тот размышлял о недавних проблемах, и немедленно приступил к делу.

— Эй, Икенхем, — сказал он. — Этот тип, как его, Шумейкер…

— Скунмейкер. Джимми Скунмейкер.

— Вы его знаете, что ли?

— Еще бы! Я его очень жду.

— Не вы один.

— Кто же его ждет?