Том 6. Может быть — да, может быть — нет. Леда без лебедя. Новеллы. Пескарские новеллы

— Ах, ты не знаешь, — сказал Альдо с веселым видом, выпуская облако папиросного дыма, — ты не знаешь, что однажды вечером в безнадежную минуту мы с Ваной, опьяненные музыкой, порешили броситься в пропасть возле Гверруччии? Но вместо этого ветер схватил и унес туда шляпу с цветами, которую Вана повесила на выступ этрусской стены.

Вана сидела в соломенном креоле, откинув голову на спинку, и улыбалась неподвижной улыбкой, вспоминая про улыбку Вивиано, про эту каменную улыбку.

— Правда это, Вана? — спросила Изабелла, связывая концы своего пахучего ожерелья.

— Мориччика, хочешь держать пари, что нынче вечером я принесу тебе твою гирлянду? Немного растрепанной, может быть.

— Возьми лучше эту, — сказала Изабелла, подходя к продолжавшей улыбаться сестре, которая не сделала ни малейшего движения.

Она взялась ей рукой за затылок, приподняла голову без всякого ее участия, надела на нее ожерелье, обернув его три раза вокруг шеи; затем опять опустила ей голову на спинку кресла. И поморгала глазами, чтобы рассеять впечатление, навеянное этой неподвижностью тела, неподвижностью улыбки и цветами, лежавшими на груди, которая не приподнималась от дыхания.

— Вана, путешествие верхом в преисподнюю! — сказал ей брат тихим голосом, но со странным смехом и после этого удалился вместе с гостем.

Когда оба сидели уже на лошадях, сестрами неожиданно овладел тайный страх, не покидавший их до самого вечера. И та и другая отправились разыскивать свою милую художницу с ее белыми фантастическими фигурками из белой бумаги, и становились перед ней на колени, и ждали возле нее минуты забвенья, но она встретила их неприветливо и оставалась замкнутой и неразговорчивой.

— Это мы, Форбичиккия. Посмотри на нас.

Лунелла не отвечала ничего. Продолжала вырезывать ножницами свои фантазии из животного мира.

— Видишь, какое чудное ожерелье я подарила Ванине? — говорила ей Иза самым ласковым голосом, стараясь задобрить ее. — Хочешь, я тебе сделаю такое же из жасминов?

Лунелла не отвечала ничего, она не верила знакам нежности, которыми обменивались ее сестры, стоявшие перед ней на коленях, обхватив друг друга за талию и прижавшись друг к другу щеками. Она чувствовала между ними вражду. И вместо того чтобы уронить на колени к одной или другой оконченную фигурку, она изрезала ее двумя-тремя ударами ножниц.

— Долго ты на меня будешь сердиться? — сокрушалась одна.

Другая спрашивала:

— А на меня долго?

А Лунелла напевала со слабой улыбкой:

Помни лишь ты эти сказки,
Я ж не предам их забвенью.

Слова песенки прозвучали опять в тени большого дуба. Большой дуб с симметрично раскинувшимися ветвями приютил под своей шапкой отверстие, высеченное в туфе и служившее входом в обширное подземелье, в воздухе было тяжело и душно, как перед грозой. И две сестры сидели на траве, не говоря ни слова, мало-помалу высвобождаясь из объятий друг друга, но тоска их не расходилась. До какого места могли доехать уже всадники? Говорили они или молчали? Не сопровождал ли их кто невидимкой? Вана вспомнила некоторые слова брата, произнесенные им перед погребальными урнами.

Там по направлению к западу, по гребням мергеля, по швам туфа, переполненного раковинами, по плитам известняка, среди иммортелей и дикой лаванды, через пересохшие речки и болота ехали молча Альдо Лунати и Паоло Тарзис, с осторожностью выбирая дорогу, заставляя идти шагом лошадей, которые время от времени проваливались в мел, скользили и спотыкались при спуске. Спускаясь по каменным склонам, добрые кони скользили, выпрямив передние ноги и присевши на задние. Короткие и крутые подъемы они брали галопом, как препятствия вроде банкетки, в то время как копыто отделилось от земли, под ним обваливалась земля. Они уже покрыты были белой пеной, как после горячей скачки, и бока у них тяжело вздымались.

— Ассра! — крикнул с сердцем Альдо, заметив вдруг на одном из гребней свою серую суку.

Когда они садились на лошадей, он приказал конюху держать Ассру, которая хотела бежать с ними. Очевидно, она вырвалась и по следам догнала их. Собака приближалась к нему, вся извиваясь и стараясь вымолить себе прощение; и на него глядели нежные глаза, похожие на подведенные глаза куртизанки.

— Зачем ты кричишь на нее? — спросил Паоло.

— Я не хотел ее брать с собой, потому что она боится воды и, когда не может перепрыгнуть, отказывается идти вброд. А здесь на каждом шагу лужи и ручьи.

Небо было одним тяжелым покрывалом; земля — грязными помоями.

— Я не видал места более безотрадного, чем это. Кто это проезжал тут перед нами?

В почве видны были глубокие следы. Среди общего безмолвия слышался изредка мимолетный шум, происхождение которого трудно было понять.

— Бог их ведает!

— Тут свежие следы копыт.

— Откуда ты знаешь, что это лошадиные копыта? Тут видны одни только ямки.

— Во всяком случае, это четвероногие. Но посмотри сюда: здесь отпечаток подковы.

— Действительно.

— Ты сам тут не проезжал?

— Нет.