Том 6. Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

В середине октября я провожал из Софии армянскую добровольческую роту, вошедшую в состав македонского легиона, который прославился вскоре своими жестокостями. Стоял прекрасный день балканской осени, солнце светило ярко, в городе было еще мало раненых, и война имела еще ликующий вид. Добровольцы выступали из здания женской гимназии, в которой жили и обучались приемам. Их было 230 смуглых и волосатых людей, в возрасте от 19 до 45 лет. Публика с самым разнородным прошлым. Старый армянский боевик, который давно уже обжился в Софии, завел маленькую кофейню и отвел в ней угол часовщику, покинул теперь свою семью и свою кофейню и идет за Андраником. Тут и юноша 22 лет, из которых 14 он прожил в Лондоне: мальчиком был взят после армянской резни на воспитание лондонским благотворительным обществом, служил кондуктором, сросся с Англией, еле говорит по-армянски; но смутные детские воспоминания, очевидно, прочно залегшие на дне души, внезапно пробудились и заставили лондонского кондуктора покинуть Англию, надеть холщевой мешок и идти против турок; пуще всего «англичанин» опасается, как бы не пришлось в походе отпустить бороду и усы. Рядом с ним бессемейный корчмарь, который тщательно вел свое небольшое хозяйство, держал на счету каждую стотинку (сантим), а тут позвал своего наемного помощника и сказал ему: "Владей до моего прихода, а не вернусь, — твое будет". Есть в отряде приказчики, учителя, много рабочих, преимущественно сапожников из Румынии. Есть люди случайные, просто не знавшие, куда приткнуться, есть озорники, которым хочется раззудить плечо. Судьба связала на время их всех тугой петлей: мечтателей и авантюристов, рыцарей и озорников.

Платье у добровольцев свое, штатское, только подобранное и подтянутое на военный лад; на многих плотные онучи, ловко охваченные ремнями от локтей. На спине — холщовая сумка и башлык, сбоку — лядунка и у большинства собственный револьвер. Все в цветах. На высоких барашковых шапках у ворота и вокруг пояса цветы. И вот все это вместе: барашковые шапки, тугие пояса, башлыки, чистые мешки и цветы придавали отряду не только боевой, но и праздничный вид.

Ротой командует армянин-офицер, в форме. Его величают просто "товарищ Гарегин". Гарегин, это — бывший студент Петербургского университета, привлекавшийся по знаменитому «лыженскому» процессу Дашнакцутюн^* и оправданный после трехлетнего заключения. Он прошел в Софии курс военного училища и числился до войны подпоручиком запаса болгарской армии. Гарегин — поэт, оратор и воин — весь пламенный от значительности выпавшей на его долю миссии.

Но душою отряда является Андраник. Он великолепен в своем темно-сером защитного цвета костюме, в высокой каракулевой шапке и ладных солдатских сапогах, из-за которых торчит плеть, символ неофициальной власти. С боку у него бинокль и браунинг, на груди — целый букет с надписью на ленте: "Свобода или смерть", это — подношение армянок из комитета Красного Креста. Жены, сестры и дочери добровольцев теснятся к тем рядам, где их мужья, братья и отцы. Старательно марширует отряд, в котором теперь трудно признать корчмарей, приказчиков и кафеджиев. Недаром Гарегин десять дней по десять часов в день обучал их тайнам строевого искусства. Он совсем охрип от команды и речей, у него лихорадочный вид, и его иссиня-черные волосы бурными волнами выбиваются из-под офицерской фуражки. Молча идет перед ротой Андраник, четкой молодой походкой. Все в нем — поблескивающий взгляд, колючие усы и даже башлык с золотой кистью, — свидетельствует, что он снова попал в свою стихию.

— Ты меня не узнал? — обращается один из добровольцев к армянскому журналисту, — а я у тебя в Константинополе в твоей редакции «Азатамар» чай тебе варил…

В задних рядах отряда 30 душ нестроевых, с жестяными мисками и ведрами. Так они без ружей и штыков, с одной кухонной посудой, совершат весь поход, подвергаясь, наравне с прочими, всем его тягостям и опасностям… В роте четыре унтер-офицера, четыре фельдшера; в пути к ней присоединился позже еще доброволец доктор, тоже армянин эмигрант.

Поют песню об Андранике: "Весна наступает, и вместе с первым голосом весны раздается воинственный клич Андраника, который стоит в горах Сасуна и зовет нас к бою". Молча идет вперед Андраник, только еще отчетливее становится его шаг… Раздаются тихие, еще слышные звуки оринга, армянской пастушеской свирели. Сперва они заглушаются говором и криками, но постепенно пробивают себе дорогу, и уж можно различить мелодию: "Милый друг, я умираю"… Оказывается, это гимн конституционной Турции. Потом опять поют песнь об Андранике. Высокий худой армянин, балагур и забавник — ротный шут — совсем растворился в ритме шагов и звуков: глаза его полузакрыты, шапка сползла на большой, потный нос, но он не поправляет ее и, размахивая длинными костистыми руками, поет о герое, который стоит в горах Сасуна и, вместе с первым дыханием весны, зовет дружину к бою.