И когда г. Милюков в свое оправдание ссылается сейчас на свое изобличение греческих зверств, — изобличение, продиктованное империалистическими интересами Болгарии и «славянскими» видами русского либерализма, — он только налагает клеймо сугубо-злонамеренной сознательности и фальсификаторского расчета на упорное молчание «Речи» по поводу зверств болгарских и сербских.
Г-н Милюков! Попытайтесь это опровергнуть!
Были насилия, были зверства, были "сухие выстрелы пачками" (по безоружным!), — это теперь г. Милюков вынужден признать, — но "подобную расправу ответственные лица не считали нормальной". Какая превосходная, какая успокоительная формула: ответственные лица не считали «нормальной» (нормальной!) стрельбу по безоружным мирным жителям, старикам и мальчикам. "Сухие выстрелы пачками, — так, очевидно, объясняли русскому депутату сербские "ответственные лица, — это у нас только, знаете ли, на переходный период, по существу же дела это, разумеется, совершенно ненормально. Так что вы уж об этом помалкивайте, г. депутат, попридержите, так сказать, язык — в интересах общественного дела". И г. Милюков помалкивал — пока усилиями «безответственной» прессы не был призван к ответу.
Но кто они, эти гуманные "ответственные лица" на Балканах?
Про царя Фердинанда мы уже читали, что, узнав про истребление отряда пленных турок болгарскими солдатами, он воскликнул: "Как хорошо, что тут нет иностранных корреспондентов!". Может быть, г. Милюков слышал в сербских осведомленных кругах, — там этот поразительный эпизод прекрасно известен, — как король Петр, повстречав на пути к Куманово отряд пленных албанцев, которых вели под конвоем, привстал в автомобиле во весь свой маленький рост и воскликнул: "К чему мне эти люди? Их нужно истреблять, да не из ружей, чтобы не тратить даром амуниции, а дубинами". А вот другой эпизод, менее значительный, но превосходно дополняющий первый. Сербский престолонаследник Александр заметил у офицера, сопровождавшего его в автомобиле, какой-то завернутый в бумагу предмет.
— Что это у тебя?
— Так, ничего особенного, ваше высочество, это я штык нашел…
— А ну-ка покажи.
Пришлось показать: оказался золотой (позолоченный?) штык, отобранный офицером у богатого албанца.
— Зачем это тебе? Вот тебе за штык два дуката…
И сербский престолонаследник тут же в автомобиле экспроприировал экспроприатора.
Эти два эпизода как бы увенчивают два «ненормальных» процесса: "сухую стрельбу пачками" по пленным и ограбление мирного населения покоренных провинций. У меня в записной книжке значится ряд фамилий сербских администраторов и офицеров, которые посылали своим семьям из Старой Сербии богатые «подарки»: золото, серебро, шелка и пр., - иные целыми сундуками. Но я не стану приводить деталей: об этом позаботятся мои сербские друзья на страницах собственной прессы.
Но, может быть, г. Милюков к числу "ответственных лиц" откажется причислить Фердинанда, Петра и Александра — так как конституционная мифология признает их «неответственными»? В таком случае мы можем назвать и других.
Г-н Осоргин сообщает в "Вестнике Европы" о болгарском генерале, который распорядился «устранять» пленных, если они будут задерживать передвижение. Имени этого генерала г. Осоргин, очень прилежно служивший в "Русск. Ведомостях" "нашему славянскому делу", по-видимому, не называет.
Читателям предоставляется думать, что речь идет о каком-нибудь второстепенном генерале, действовавшем на свой собственный салтык. А между тем, имя этого генерала было названо в "Киевской Мысли" три месяца тому назад: это знаменитый Радко Дмитриев, «герой» Лозенграда, Люле-Бургаса и Чорлу, возведенный нашими Брешко-Данченками в болгарские Наполеоны. Радко Дмитриев — это не только «ответственное», но и популярнейшее в болгарской армии лицо. И нетрудно понять, какой ужасающий отголосок должен был найти в армии его каннибальский приказ: "Если раненые или пленные будут затруднять транспорты, принять решительные меры к устранению препятствий".
О, конечно, Радко Дмитриев, как и прочие мясники, без труда признал бы в разговоре с русским либералом этот способ действий «ненормальным» и "чисто временным". А этого ведь за глаза довольно, чтобы успокоить складную либеральную совесть.
Какой же смысл, спрашивает г. Милюков, "выдвигать ненормальные факты ненормального переходного времени" — теперь, когда война уже произошла и привела к ликвидации турецкого деспотизма?
Какой смысл имело поднимать голос протеста против болгарских и сербских зверств? Один этот маленький вопросик сильнее, выразительнее и ярче всех ответов «Речи» вскрывает непроходимую политическую пропасть, разделяющую два мира: тот, к которому принадлежит г. Милюков, и тот, к которому принадлежим мы.