Том 6. Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

Иван Кириллович — человек умеренного образа мыслей и очень близорукий: на улице носит две пары очков. Ему 47 лет, по образованию он минералог, по профессии — серьезный политический публицист. Он принадлежит к партии ка-де, но к самому ее правому крылу. При этом, как человек робкого темперамента, Иван Кириллович очень хочет иметь courage de son opinion (мужество собственного мнения) и в разговоре с левыми любит напоминать, что хоть он и числится в кадетах, но что он, собственно, единомышленник Петра Струве^* ("да, Петра Струве"), и что главное несчастье России в том состоит, что "руководящая партия оппозиции" у нас слишком радикальна, слишком мало государственна, слишком рабски подчиняется давлению интеллигентских традиций. В Берлин Иван Кириллович приехал изучать историю прусской реакции и устанавливать для своего политического обихода необходимые аналогии. Как минералог, в свое время оставленный при университете, Иван Кириллович защищал диссертацию на специальную тему в духе кропотливейшего эмпиризма. Как политик, Иван Кириллович питается исключительно дилетантскими аналогиями.

В Берлин Иван Кириллович прибыл в калошах, жалуется на холод (лето стоит действительно из рук вон плохое!) и говорит, что, если бы не стыд перед хозяйкой, он попросил бы ее протопить печь (в июле!). В существовании украинской нации Иван Кириллович сомневается, жалуется, что нам, русским, не хватает трудовой дисциплины, и убежденно заявляет, что как ни смотреть на восточный вопрос, но без проливов нам не обойтись. Иван Кириллович — славянофил (примерно с 1908 года), но, конечно, славянофил прогрессивный. Любит упоминать о славянской культуре и даже о славянской науке, хотя в своей диссертации и ссылался преимущественно на немецких ученых. За последний год Иван Кириллович много написал статей о балканских делах и осторожно обвинял Милюкова в отсутствии настоящего политического чутья, ввиду его, Милюкова, чрезмерного миролюбия в такой момент, когда важнее всего решительная инициатива. "Мир не есть самоцель! — раздраженно говорит Иван Кириллович. — Ради сохранения жизни нельзя жертвовать смыслом жизни!" Связи между смыслом жизни и проливами Иван Кириллович более точно не определяет.

В глубине души Иван Кириллович питает, однако, влеченье, род недуга, к левым и притом к тем левым, которые полевее. Он любит с ними вести обстоятельную полемику, но только комнатную; в печати же полемизирует неохотно, считая, что это нарушает стиль солидной государственной партии. Зато в разговоре относится вполне благодушно к резким обвинениям, время от времени протирает вторые очки, удивленно поглядывает через первые вокруг себя и, выслушав возражения, спокойно заявляет:

— Я все-таки не понимаю, почему России отказываться от проливов.

— Да разве вам их предлагают по сходной цене? — спрашивает собеседник.

— Предлагать не предлагают, но если мы будем молчать и колебаться, то останемся за бортом. Мы должны поставить себе ясную и определенную цель и идти к ней через препятствия.

— Да кто это «мы», честь имею спросить?

— Мы? Как кто?! Русское общество, разумеется.

— Ах, вот как! Простите, я не знал, что русское общество уже добилось права вести дипломатические переговоры и непосредственно приторговывать проливы…

Иван Кириллович протирает очки и твердо заявляет:

— Я нисколько не отрицаю незначительности конституционных прав русского общества, особенно в вопросе внешней политики. Но это еще не причина отказываться от проливов.

Последние события привели Ивана Кирилловича в совершенное расстройство.

— Это позор! — говорит он. — От освободительной войны ринуться в войну братоубийственную. Все достигнутое рушится, гибнут симпатии, вызванные успехом славянского дела, крушатся надежды и планы… Позор, позор!

— Для кого позор?

— Для союзников, разумеется: для сербов, болгар и греков…

— Извините, — для сербов, болгар и греков, т.-е. для народов, это не позор, а новое и тягчайшее несчастье. Позор же для тех, которые правят судьбами балканских народов, и добрая доля позора для тех русских частных политиков, которые чистыми и нечистыми средствами стремились укрепить в русском обществе доверие к планам и намерениям вершителей балканских судеб. А насколько я знаю, вы лично, Иван Кириллович…

— Но позвольте, ведь дело шло о поддержке войны, которая имела — этого вы не сможете оспорить — освободительный характер. Для вас все это просто: вы отвергаете войну вообще, раз навсегда и при всяких условиях. Война на Балканах или война в Патагонии, война наступательная или оборонительная, освободительная или завоевательная, — вы различия не делаете. А мы считаем необходимым разбирать реальное историческое содержание войны, данной войны, балканской, и не могли же мы закрывать глаза на тот факт, что тут дело шло об освобождении славянского населения из-под власти Турции. Не сочувствовать такой войне, не поддерживать ее — значило бы попросту косвенно, если не прямо, поддерживать турецкое господство над славянами. К этому мнению и приводило вас не раз ваше доктринерство.