Том 6. Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

Сегодня опять ездил в артиллерийские казармы. Во дворе, у дверей с надписью «готварница» (кухня) стояло человек 50, с большими жестяными мисками и ведрами, — видимо, артельные старосты. "Дур бакалам, дур бакалам!" (подождите) — говорил слишком нетерпеливым резервный солдат у кухонных дверей. На дворе в турках не было ничего «пленного». Они мало чем отличались от болгарских новобранцев, тут же дожидающихся обеда. Ели группами, поджав ноги вокруг миски. Чорбы (щей с мясом) давали вволю, потом еще какое-то варево. Турки ели молча, сосредоточенно, не обгоняя друг друга, съедали все, облизывали ложки и пальцы — честно ели, по-мужицки.

— А как они, не тоскуют? — спрашиваю болгарина-ополченца, говорящего по-турецки.

— Как не тосковать — тоскуют. Все больше семейные. Ждут, когда все кончится и их к семьям отпустят. Они все новобранцы, даром что немолодые. У них, ведь, так: несколько наборов откупается, а потом денег не хватит — и заберут. Военного дела они нисколько не знают. Забрали их без боя, сами сдались.

— А не боятся?

— Нет, теперь не боятся. По вечерам песни свои поют. Эй ребята, — обратился он к пленным, — кто хочет, там на кухне еще чорба осталась…

* * *

Видел на почте трех русских добровольцев. Не порадовали они моего патриотического сердца.

У почтового окошечка какой-то бритый господин в штатском платье, но при шпаге, жаловался почтовым чиновникам на чью-то недисциплинированность. Говорил он по-русски, щеголяя отдельными болгарскими словами, говорил не твердо, и сильно несло от него вином. Почтовые чиновники чуть переглядывались, но вежливо соглашались: конечно, мол, дисциплина — вещь необходимая…

— Па-милте, — говорил господин со шпагой. — Да если он, с. с., без дисциплины, дэ-эк он мне, господа, на голову, с. с., сядет…

Двое русских добровольцев, почти мальчики, рассказывали мне, что они откуда-то пешком пришли в Одессу, оттуда в Рущук — на пароходе. Что-то в обоих болезненно-крикливое и требовательное.

— А вот слышали, как турки поступают: выкинут белый флаг, а потом на близком расстоянии стреляют. Ведь, это чорт знает что такое, а? Как вы находите, а?

— Да, нехорошо.

— Ведь, это же запрещено, что ж это в самом деле за безобразие! Как это нам придется сражаться при таких условиях, а?

— А вы, господа, на белый флаг не подавайтесь.

— Да уж придется видно принять меры…

— Ну, всего хорошего, господа.

"Киевская Мысль" N 290, 19 октября 1912 г.

3. Рассказы участников

Раненые

После того как отделили раненых от убитых, произведена была сортировка раненых на тяжких и легких. Тяжких оставляют неподалеку от мест боя, в Киркилиссе, Ямболе, Филиппополе, а легких везут сюда к нам, в Софию. Здесь у нас почти что все «легкие»: раненые в ногу, руку, плечо…

Но себе они легкими не кажутся. Окутанные еще громом и дымом сражения, которое их искалечило, они кажутся пришельцами из другого, таинственного и страшного мира. У них нет еще мыслей и чувств, которые выходили бы за пределы только что пережитого ими сражения. О нем они говорят, им томятся во сне.

— Я из 1-го полка. Шли на Лозенград, да уж в пути узнали, что Лозенград пал. — Повернули назад, к Одрину… Где это было, не могу вам доподлинно сказать. Только столкнулись мы тут с турецким отрядом, который шел на выручку Лозенграду. Меня в руку ранило, только сперва я и не приметил, чуть жгло, полчаса после того стрелял, боли не чувствовал; потом ударило в ногу, тут уж упал, зажгло… Подняли товарищи, отнесли версты на две от линии, а там санитары на лошадь посадили…