Читаем Том 6. Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война полностью

Будем говорить откровенно: освободительной роли России на Балканах конец пришел именно тогда, когда освобожденные народы показали, что хотят пользоваться свободой — для себя. И мы видим, как уже в 80-х годах Россия сама становится на точку зрения балканского status quo. Тому две причины. Во-первых, мы уже знаем, что усиление балканских держав делает их независимыми по отношению к европейским опекунам, в том числе и к России. А во-вторых, Россия переносит в эту эпоху свое внимание на Дальний Восток и до поры до времени, пока у нее там связаны руки, стремится подморозить тот порядок или беспорядок вещей, который царил на Балканском полуострове. Манчжурский разгром дальневосточной политики сделал Россию, разумеется, еще менее способной взять на себя инициативу дальнейшей ликвидации Турции. И вот ваше петербургское правительство окончательно становится на точку зрения турецкого интегритета, которая так долго служила европейской дипломатии орудием против России.

Еще раз будем откровенны: status quo на Балканах означает для петербургской дипломатии не мистическое преклонение перед правами султана, а лишь консервирование турецкого наследства — до лучших времен. Теперь уж не Европе приходится останавливать Россию, а ей самой приходится останавливать Австрию в ее поступательном движении к Салоникам. Ваша дипломатия идет при этом двумя путями: с одной стороны, она суетливо старается попадать в ногу с Австрией, надеясь таким образом выработать нечто вроде взаимного русско-австрийского страхования; с другой стороны, не весьма доверяя этому страхованию, она стремится сплотить балканские державы для отпора притязаниям Габсбургской монархии. Содействуя, по мере своего умения, образованию балканского союза, ваши дипломаты и думать не хотели об изгнании турок из Европы в данный момент. Для такого предприятия Россия слишком не готова, а тут, сверх всего прочего, грозила бы еще опасность конфликта с Болгарией — при ликвидации турецкого наследства. Болгария же России была необходима, как главное звено балканского союза против Австро-Венгрии. Что ж это в самом деле за союз — без Болгарии!

Но у нас, у болгар, своя политика, и острие ее направляется не против дунайской монархии, а против Турции. После колебаний и внутренних трений Болгария приняла идею союза, но, вместе с тем, она давлением своим превратила балканский союз из орудия русской политики в орудие политики чисто балканской. Полемика ваших официозных газет нам многое раскрыла. Официальная Россия прямо-таки ужаснулась тому направлению, которое приняли балканские события. И когда в близкой перспективе стала вырисовываться балканская война, Россия потребовала от Сербии, чтоб она предоставила Болгарию ее собственной судьбе. Но Сербия не отступилась. Печальная роль, которую петербургская дипломатия сыграла в аннексионном кризисе, еще слишком свежа была в головах сербских политиков. Николай Пашич, у которого тоже, как и у нас тут, почва сильно нагрелась под ногами, вынужден был сказать себе: теперь или никогда.

Выжидательно-недоверчивое отношение официальной России к союзникам, заигрывания ее с Австрией и выдвигание вперед Румынии — чего в самом деле стоит последнее интервью господина Сазонова! — все это явилось результатом разочарования России в пестовавшемся ею балканском союзе. А теперь вот у вас дело дошло до того, что запрещают в ресторанах играть "Шуми, Марица"… Вот почему я и спросил вас в начале разговора: есть ли у России своя политика в балканском вопросе?

Когда мы объединяли Болгарию с Восточной Румелией, Россия изо всех сил противилась этому и давала нам знать через своих агентов, что "не му е времето", — несвоевременно, мол. Когда мы, четыре года назад, провозглашали свою независимость, Россия твердила: "Не му е времето". Наконец, теперь, когда мы начали войну против Турции, господин Сазонов опять-таки не преминул нам объяснить, что "не му е времето". Но позвольте: в 1885 году не время, в 1908 — не время, в 1912 — не время. А чего же ваша дипломатия за эти 27 лет нам не указала ни одного подходящего, по ее мнению, момента? Тогда позвольте уж нам самим выбирать для себя время.

Я очень люблю Россию, вы это знаете, связан с ней многими узами, но по отношению к официальной русской дипломатии я считаю наиболее уместным и сейчас повторить те слова, которые Цанков сказал в 1881 году русскому дипломатическому агенту Хитрово: "Не щем ви меда, не щем ви жилата" (не надо нам от вас ни добра ни худа).

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука